Тем временем она пыталась представить себе, что происходит наверху, в доме.
Входную дверь им, конечно, придется открыть. Попробуй не открой, когда к тебе стучатся полицейские. Потом те объявят, зачем приехали сюда… Или уточнят сперва: «Ваше имя?» А потом скажут: «У нас есть основания полагать, что в вашем доме насильственно удерживается девушка по имени Дженнифер Риггинс. Вы знакомы с ней?» Те двое — мужчина и женщина, — конечно, будут все отрицать, но полицейские им не поверят и не уедут. Настоящих полицейских просто так не обманешь. Они любую ложь издалека чуют. Они эту парочку даже слушать не станут. Наверняка они сейчас уже вошли в дом и осматривают комнаты на первом и втором этаже. Самый главный из них продолжает расспрашивать хозяев. Он задает им вопросы вежливо, но настойчиво. Полиция уже знает, что я где-то здесь, по крайней мере близко. Точное место они сейчас выясняют. Можешь не волноваться, Мистер Бурая Шерстка, — это всего лишь вопрос времени. Ждать осталось недолго — может быть, несколько минут, не больше. Мужчина сейчас начнет оправдываться, женщина будет убеждать полицейских в том, что ничего плохого здесь не происходит, но полиция свое дело знает. Этим двоим уже страшно. Они понимают, что их песенка спета. Полицейские уже достают пистолеты. Мужчина и женщина попытаются сбежать, но деваться им некуда, дом-то окружен. Я все это сто раз видела в кино и по телевизору. Полицейские заставят подозреваемых лечь на пол и наденут на них наручники. Женщина, может быть, станет плакать, а мужчина — ругаться: «Да пошли вы туда, да пошли вы сюда…» А полицейским до этого нет никакого дела, они все это видели и слышали много раз. Один из них зачитает арестованным права: «У вас есть право хранить молчание…» Ну а другие тем временем продолжат обыскивать дом. Им же нужно найти меня — и тебя, Мистер Бурая Шерстка. Слушай внимательно, медвежонок. Они вот-вот найдут нас. Дверь откроется, и кто-нибудь из полицейских воскликнет: «О господи!» — или что-нибудь в этом роде. Ну а потом они освободят нас. Они разорвут цепь и снимут с меня ошейник. «Вы в порядке? Как вы себя чувствуете?» — спросят они меня. Да, и само собой, они снимут с меня эту проклятую маску. Кто-нибудь обязательно крикнет: «Вызывайте „скорую“!» — а один из них наклонится ко мне и скажет: «Ну вот, все уже позади… Вы можете самостоятельно идти? Расскажите, что они с вами делали?» Ну, я им все и расскажу. Все-все, с самого начала. А ты, медвежонок, мне в этом поможешь: мало ли что я забуду. Мы и оглянуться не успеем, как мне дадут одеться, как в нашей комнате появятся врачи и много-много полицейских. Мы с тобой будем в центре внимания. Кто-нибудь наберет наш домашний номер и даст мне телефон, чтобы я поговорила с мамой. Она расплачется и будет говорить, что счастлива меня слышать. Я, наверное, даже не буду на нее слишком сердиться и немного прощу ее. Видишь ли, Мистер Бурая Шерстка, очень уж мне хочется домой вернуться. Просто вернуться домой. Может быть, после всего, что с нами произошло, мы с мамой сможем начать все заново. Никакого Скотта нам не нужно. Может быть, я даже в новую школу пойду. В такую, где одноклассники не будут такими козлами, как те, с которыми я училась раньше. Нет, в этой школе все будет по-другому. Все будет так, как было, пока папа не умер. Жаль, конечно, что его с нами не будет, но я все равно буду чувствовать, что он где-то рядом. Я же знаю, это он помог полицейским найти меня. Да-да, именно он, несмотря на то что он давно умер. Он тихонько подсказал им, где меня искать, и, как видишь, они все услышали. А потом, медвежонок, полицейские выведут нас отсюда на улицу. Скорее всего, там будет темно и вокруг будут сверкать вспышки фотокамер, а операторы будут снимать нас на видео. Журналисты начнут задавать нам вопросы, но мы с тобой не произнесем ни слова. Нам просто нужно вернуться домой. Все интервью — потом. Нас посадят на заднее сиденье патрульной машины, включат сирену и повезут домой. Повезут нас быстро. Перед тем как тронуться с места, водитель-полицейский обернется и скажет: «Вам, юная леди, считайте, очень повезло. Мы нашли вас как раз вовремя. Еще немного — и было бы поздно. Что ж, вы готовы вернуться домой?» А я скажу ему: «Да, и хотелось бы побыстрее». Ну а потом, через неделю или две, может быть, нам позвонят из Си-эн-эн или из «Шестидесяти минут» и скажут, что готовы заплатить миллион долларов за то, чтобы Дженнифер Риггинс и Мистер Бурая Шерстка рассказали им историю своего похищения. Что ж, мы не будем отказываться и расскажем все как было. Мы станем знаменитыми и разбогатеем. Вся наша жизнь изменится до неузнаваемости… Все это случится прямо сейчас, буквально с минуты на минуту.
Она напряженно слушала и надеялась, что вот-вот раздадутся звуки, которые обратят в реальность те образы, которые нарисовало ее воображение.
Тишина вокруг по-прежнему была абсолютной.
Дженнифер слышала только собственное дыхание — учащенное, хриплое.
Она не забыла, что похитители приказали ей сидеть тихо и ни в коем случае не обнаруживать себя. Помнила она и о том, что эти люди способны на все или почти на все. Они устанавливали здесь правила, нарушать которые было нельзя.
И все же то, что происходило сейчас, было для Дженнифер шансом на спасение — возможно, последним, единственным шансом. Девушка терялась в догадках, не зная, как этот шанс использовать.
Каждая секунда тишины болезненно колола ее, словно острым ножом. Пленницу вновь начала бить дрожь, и она чувствовала, что больше не в силах сдерживать себя. Состояние, в которое ее привело напряженное ожидание последних минут, чем-то напомнило ей то чувство, которое она испытывала на американских горках в момент, когда вагончик, зависнув на мгновение на очередной вершине, с грохотом устремлялся вниз, следуя прихотливым изгибам рельсов.
Дженнифер продолжала ждать, и это ожидание было для нее настоящим мучением.
Казалось, до свободы рукой подать. И в то же время… Девушка наклоняла голову то к одному плечу, то к другому, пытаясь услышать хоть что-нибудь и по звуку понять, что происходит за дверью и что ей следует теперь делать. Эта убийственная тишина становилась невыносимой. Тем не менее Дженнифер продолжала ждать и надеяться.
Затем она вдруг с ужасом осознала, что ожидание затягивается. «Ну почему же так долго? Медвежонок, скажи, почему их все нет?» — думала она.
Готовность ждать сменилась в девушке непреодолимым желанием действовать. Она судорожно пыталась придумать, что можно сделать, чтобы приблизить свое освобождение. Может быть, нужно кричать во весь голос: «Сюда, я здесь!» Может быть, нужно греметь цепями, топать ногами? Попытаться перевернуть кровать или пнуть туалет? Пусть там, наверху, услышат, что в подвале кто-то есть, пусть заинтересуются тем, что здесь происходит, и спустятся наконец вниз.
«Сделай что-нибудь, сделай хотя бы что-нибудь. Иначе они уйдут, так и не обнаружив тебя!»
В эмоциональном порыве Дженнифер уже открыла рот, чтобы закричать во весь голос, но почему-то из ее больного горла не вырвалось ни звука. Она вроде бы понимала, что нужно кричать, шуметь, пытаться как-то обратить на себя внимание, но при всем этом оставалась сидеть неподвижно и безмолвно.
Она еще раз попыталась заставить себя крикнуть, но вновь не смогла этого сделать.
