— Хорошо. Что еще? — сказала д’Юмьер.
— Аспект психологический, — подал голос Пропп. — Я начал составлять точный портрет убийцы, учитывая все элементы, с которыми мы столкнулись на местах преступлений: повешение, сапоги, нагота Гримма и так далее. Но то, о чем повествует дневник, кардинально меняет мои гипотезы. Я должен все пересмотреть.
— Сколько вам на это надо времени?
— Теперь у нас достаточно сведений, чтобы быстро в этом продвинуться. Я представлю свои заключения к понедельнику.
— К понедельнику? Будем надеяться, что убийцы не станут себя утруждать в выходные, — сухо отрезала д’Юмьер, и сарказм в ее голосе заставил психолога покраснеть. — И последнее. Прекрасная работа, Мартен. Я никогда не сомневалась в том, что сделала правильный выбор, назначив вас.
Говоря это, она метнула в Конфьяна свой полицейский взгляд. Тот предпочел рассматривать ногти.
Эсперандье слушал «Many Shades of Black» в исполнении группы «The Raconteurs», когда зазвонил телефон. Услышав голос Марисы, он напряг слух.
— Ты просил сообщать, если вокруг Эрика Ломбара станут происходить занятные вещи?
— В общем, да, — ответил он, хотя помнил, что сформулировал свою просьбу по-другому.
— Может, у меня кое-что и есть. Не знаю, правда, сможет ли это тебе помочь. На первый взгляд ничего общего с твоим делом. Но это произошло совсем недавно и, похоже, уже спровоцировало определенную суматоху.
— Давай излагай.
Рассказ занял солидное время. Эсперандье с трудом понимал, в чем там дело, но уяснил, что речь шла о ста тридцати пяти тысячах долларов, снятых со счета «Ломбар медиа» для телерепортажа, заказанного одной киностудии. Проверка означенной студии показала, что никакого репортажа ей никто не заказывал. По всей видимости, за всем этим крылось расхищение фондов. Эсперандье почувствовал разочарование. Он не был уверен в том, что все понял, не видел, как эта информация сможет ему помочь, однако сделал несколько пометок в блокноте.
— Ну как, это тебе пригодится?
— Не думаю, — ответил он. — Но все равно спасибо.
Атмосфера в институте была наэлектризована. Диана следила за Ксавье все утро, не пропуская ни одного шага, ни единого жеста. Он выглядел беспокойным и напряженным, словно находился на грани нервного срыва. Несколько раз взгляды их встретились. Доктор знал… Точнее, он знал, что она знает. Хотя, может быть, это только ее иллюзии. Проекция, перенос смысла. Эти понятия ей были хорошо известны.
Уведомить полицию или нет? Все утро ее мучила эта мысль.
У Дианы не было уверенности в том, что полиция тоже усмотрит прямую связь между заказом медикаментов и гибелью коня. Она спросила у Алекса, у кого из сотрудников института были животные, и он очень удивился. Нет, ни у кого. Ей вспомнилось, что в тот день, когда убили коня и отрезали ему голову, Диана все утро провела рядом с Ксавье. Это был ее первый день в институте. Доктор вовсе не смотрелся как человек, проведший бессонную ночь на морозе, затаскивая на двухкилометровую высоту лошадиную тушу. Наоборот, он выглядел свежим и отдохнувшим, просто излучал свое невыносимое высокомерие.
Никаких следов ни усталости, ни стресса…
Может, она поторопилась со своими заключениями и все дело в необычной атмосфере, царящей в институте? Тут ведь действительно недалеко до паранойи. Как бы ей не оказаться в дурацком и смешном положении, если она обратится в полицию, а потом выяснится настоящее назначение этих медикаментов. Тогда Диана окончательно потеряет доверие Ксавье и сотрудников института, не говоря уже о репутации по возвращении в Женеву.
От мысли о такой перспективе она похолодела.
— Вам неинтересно, о чем я рассказываю?
Диана вернулась к действительности. Пациент, сидящий напротив, смотрел на нее укоризненно. Он и по сей день сохранил большие мозолистые руки рабочего. Его незаконно уволили, и он напал на хозяина с отверткой. Прочитав его досье, Диана была уверена в том, что ему достаточно нескольких недель лечения в психиатрической клинике. Но он попал в руки слишком ретивого психиатра и застрял на десять лет. Его стали лечить массированными дозами долгодействующих психотропных средств. В результате человек, поступивший в состоянии легкой депрессии, сделался настоящим сумасшедшим.
— Ну что вы, Аарон. Мне очень интересно.
— Я же вижу, что нет.
— Уверяю вас…
— Я скажу доктору Ксавье, что вам неинтересно то, что я рассказываю.
— Зачем вам так поступать, Аарон? Если вас не затруднит, мы можем перейти к…
— Бла-бла-бла, вы просто хотите выиграть время.
— Выиграть время?
— Нечего повторять то, что я говорю.
— Да что с вами, Аарон?
— «Да что с вами, Аарон?» Я уже битый час разговариваю со стенкой.
— Да нет же! Вовсе нет, я…
— «Да нет же, вовсе нет, я…» Тук-тук-тук, что у вас с головой, доктор? Все в порядке?
— Простите?
— Что-то у вас там не срабатывает?
— Почему вы так говорите, Аарон?
— «Почему вы так говорите, Аарон?» Вопросы, одни вопросы!
— Я думаю, мы вернемся к нашему разговору позже…
— А я не думаю. Я скажу доктору Ксавье, что вы только заставляете меня даром тратить время. Я не хочу больше с вами разговаривать.
— Да что вы, Аарон! — Диана невольно покраснела. — Ведь это только третья наша встреча. Я…
— Вы где-то в другом месте, доктор, витаете в облаках, думаете о чем-то совсем другом.
— Аарон, я…
— Знаете что, доктор? Вы здесь не на своем месте. Возвращайтесь туда, откуда приехали, в родную Швейцарию.
Она вздрогнула и спросила:
— Кто вам сказал, что я приехала из Швейцарии? Мы с вами об этом никогда не говорили.
Он закинул голову, грубо рассмеялся, потом посмотрел ей прямо в глаза своим тусклым и невыразительным, как аспидная доска, взглядом и заявил:
— А вы как думали? Все знают, что вы швейцарка, как Юлиан.
— Нет никаких сомнений, — сказал Дельмас. — Его скинули вниз с ремнем на шее. В отличие от аптекаря наблюдаются значительные бульбарные и медуллярные повреждения, а также цервикальные, связанные с шоком.
Сервас избегал смотреть на тело Перро, лежащее на животе, и на его череп, раскрытый на затылке. Извилины серого вещества и костный мозг тускло поблескивали в ярком свете лампы прозекторской.
— Никаких следов гематом или уколов, — продолжал судебный медик. — Но поскольку вы его видели в кабине незадолго до… Следовательно, он шел за убийцей добровольно.
— Вероятнее всего, под угрозой оружия, — сказал Сервас.
