— Тем не менее находитесь в прекрасной форме, — смеясь, заметила Циглер.
— Вы тоже.
Забавно, но она покраснела. Разговор сам собой заглох. Вчера они были просто двумя полицейскими, ведущими одно расследование. Сегодня утром оба довольно неуклюже пытались свести знакомство.
— Можно задать вам один вопрос?
Он кивнул.
— Вчера вы запросили дополнительные сведения в отношении троих рабочих. Почему?
Тут появился официант с заказом. Вид у него был такой же старый и печальный, как и у отеля. Сервас дождался, пока он уйдет, и рассказал о допросах всех пятерых.
— Этот Тарье… Какое он на вас произвел впечатление? — спросила она.
Сервас вспомнил плоское лицо, холодный взгляд и ответил:
— Человек он умный, но есть в нем злоба.
— Умный. Интересно…
— Почему?
— Вся эта инсценировка… безумная выходка… Я думаю, тот, кто это сделал, не только безумен, но и умен. Очень даже.
— Но в таком случае надо исключить охранников, — заметил он.
— Может быть. Если только один из них не притворяется.
Циглер достала из сумки ноутбук, раскрыла его и поставила на стол между своим апельсиновым соком и кофе Серваса. Ему в голову снова пришла та же мысль. Времена меняются, на вахту заступает новое поколение следователей. Ирен Циглер, может быть, не хватало опыта, но зато она шла в ногу с эпохой. А опыт, так или иначе, придет.
Она начала что-то набирать на компьютере, и он воспользовался временем, чтобы ее разглядеть. Утром, без формы, Ирен была совсем другая. Он снова увидел маленькую татуировку на шее, китайскую идеограмму, выглядывавшую из-под воротника, и подумал о Марго. Что за мода нынче на татуировки и на пирсинг. Каков ее смысл? У Циглер была татуировка и колечко в носу. Может, у нее есть и еще интимные украшения на пупке, сосках или половых губах… Ему доводилось читать о подобных вещах. Такая мысль его смутила. Но разве украшения меняют манеру рассуждать? Сервас вдруг спросил себя, какова интимная жизнь такой женщины, как она, если его собственная уже несколько лет как оборвалась, канула в пустоту, и тут же отогнал эту мысль.
— Почему жандармерия? — спросил он.
Она подняла голову, помедлила с ответом и поинтересовалась:
— Вы хотите знать, почему я сделала такой выбор?
Он кивнул, не сводя с нее глаз, а она улыбнулась и ответила:
— Полагаю, ради гарантии от безработицы. Чтобы не быть как все…
— То есть?
— Я училась на социологическом факультете и входила в группу анархистов. Даже одно время жила в сквате.
[13]
Жандармы и сыщики считались нашими врагами: фашисты, цепные псы на страже власти, аванпост реакции. Они обеспечивали комфорт мещанам и притесняли слабых, эмигрантов, бездомных… Мой отец был жандармом, и я знала, что он совсем не такой, но думала, что правы мои однокашники. Отец просто исключение из правил, вот и все. Потом, закончив учебу, я увидела что мои товарищи-революционеры становятся врачами, помощниками нотариусов, служащими в банках, говорят все больше о деньгах, капиталовложениях, инвестициях и чистом доходе, и начала задавать себе вопросы. Поскольку я была безработной, пришлось выдержать конкурс.
«Чего уж проще», — подумал он.
— Сервас — это ведь нездешнее имя?
— Циглер тоже.
— Я родилась в Лингольсхайме, возле Страсбурга.
Он уже хотел ответить, но тут подал голос мобильник Циглер. Она жестом извинилась и ответила. Сервас заметил, как Ирен нахмурилась, слушая собеседника. Она опустила телефон и посмотрела на Серваса отсутствующим взглядом.
— Это Маршан. Он нашел голову коня.
— Где?
— У себя, в центре верховой езды.
Они выехали из Сен-Мартена по другой дороге, не по той, по которой въехали. На выезде из города находился опорный пункт горной жандармерии, к услугам которого часто прибегали те, кто занимался спортом, связанным с высоким риском.
Проехав три километра, они свернули с главной дороги и покатили по просторной долине, окруженной горами. Теперь можно было и немного вздохнуть. Вскоре с обеих сторон шоссе появились заграждения. Снег ослепительно сверкал на солнце.
— Подъезжаем к владениям семейства Ломбар, — объявила Ирен Циглер.
Она вела машину быстро, несмотря на трудную дорогу. Они подъехали к перекрестку, где шоссе пересекала лесная аллея. Оттуда их проводили глазами двое всадников в конных шлемах, мужчина и женщина. Их лошади были той же черной масти с коричневым отливом, что и мертвый конь, найденный на горе.
«Да, гнедой», — вспомнил Сервас.
Немного поодаль баннер с надписью «Конный центр» приглашал их свернуть налево.
Лес кончился.
Они проехали мимо низких строений, напоминавших амбары, и Сервас увидел несколько прямоугольных площадок с множеством препятствий и барьеров, длинную постройку, где находились боксы, а также выгон и еще одно здание, более импозантное, где, видимо, размещался манеж. Перед ним стоял фургон жандармерии.
— Прекрасное место, — сказала Циглер, вылезая из машины и обводя глазами долину. — Три открытых манежа: один для преодоления препятствий и два для выездки. Беговые дорожки, а самое главное вон там, вдалеке, — большой ипподром.
Их встретил жандарм, и они пошли следом за ним. Отовсюду раздавалось нервозное ржание и стук копыт, словно лошади чувствовали, что что-то случилось. Сервас сразу ощутил, как по спине побежали струйки холодного пота. Когда-то в молодости он пытался заняться верховой ездой и потерпел полное фиаско. Сервас боялся лошадей точно так же, как скорости, высоты и большого скопления народа. Дойдя до конца боксов, они увидели желтую заградительную ленту с надписью «Национальная жандармерия», натянутую метрах в двух от стены здания. Пришлось обойти вокруг по снегу. С другой стороны, снаружи огороженного лентой пространства, их дожидались Маршан, капитан Майяр и еще двое жандармов. В тени кирпичной стены виднелся большой снежный сугроб. Сервас вгляделся в него и заметил на поверхности несколько темных точек. Он содрогнулся, когда понял, что две из них были кончиками ушей, еще одна — закрытым глазом с опущенным веком. Майяр с помощниками хорошо поработали. Едва узнав о находке, они огородили все вокруг по периметру, не приближаясь к сугробу. Снег утоптали еще до их приезда, и следы оставил прежде всего тот, кто нашел голову. Своих следов они постарались не оставить. Эксперты еще не приехали, но за ограждение никто не зайдет, пока они не закончат работать.
— Кто ее нашел? — спросила Циглер.
— Я, — отозвался Маршан. — Утром, проходя мимо бокса, я заметил следы, ведущие за дом, пошел по ним, увидел сугроб и сразу понял, что это такое.
