— Вот-вот приедет, — ответил он. — Мальчик или девочка?
В него тут же впились маленькие глазки.
— Антихрист, — произнес гигант и пошел прочь.
Диана заметила, что за всеми его передвижениями внимательно следит санитар. Всего в общем зале пациентов было человек пятнадцать.
— Тут у нас полно богов и пророков, — сказал Ксавье, не переставая улыбаться. — Во все времена психические заболевания подпитывались политическими и религиозными источниками. Раньше наши пациенты повсюду видели коммунистов, а теперь им мерещатся террористы. Пойдемте.
Психиатр подошел к круглому столу, где трое мужчин играли в карты. Один из них татуировками на мускулистых руках напоминал арестанта, двое других имели вполне нормальный вид.
— Позвольте вам представить Антонио. — Ксавье указал на татуированного типа. — Он служил в Иностранном легионе. К несчастью, ему казалось, что территория его подразделения кишит шпионами, и однажды ночью он одного из них задушил. А, Антонио?
— Моссад. Они повсюду, — продолжая глядеть в карты, кивнул тот.
— А вот Робер. Он рассердился на своих родителей, но не убил их, а только сильно покалечил. Надо сказать, они заставляли его работать на ферме с семи лет, кормили хлебом с молоком и спать клали в хлеву. Сейчас Роберу тридцать семь. Если хотите знать мое мнение, так в сумасшедший дом надо было упрятать его родителей.
— Я услышал голоса, которые повелели мне это сделать, — сказал Робер.
— И наконец, Грег, самый интересный случай. За два года Грег изнасиловал около десятка женщин. Он выслеживал их на почте или в супермаркете, шел за ними и определял, где они живут. Потом Грег проникал в квартиры, когда жертвы спали, избивал их, связывал, переворачивал на живот и зажигал свет. Не стану вдаваться в подробности того, что он с ними делал. Скажу только, что последствия эти женщины расхлебывают всю жизнь. Но Грег их не убивал, нет. Вместо этого он в один прекрасный день принялся им писать. Грег был убежден, что в результате этих… отношений они все в него влюбились и все от него беременны. В письмах он, конечно, называл свое имя и адрес, и полиция, разумеется, к нему явилась. Грег продолжает им писать. Мы, конечно же, не отсылаем эти письма. Я вам их покажу. Они совершенно потрясающие.
Диана посмотрела на Грега. Красавец, лет тридцати, темные волосы, светлые глаза… Но когда их взгляды встретились, она невольно вздрогнула.
— Продолжает писать?
В длинном коридоре тоже были видны сполохи заката. Слева располагалась дверь с иллюминатором. Оттуда доносились голоса, какие-то быстрые, нервозные реплики, сказанные второпях. Диана на ходу заглянула в иллюминатор и обмерла. Там на операционном столе, вытянувшись, лежал человек в кислородной маске и с множеством электродов на висках. Вокруг него столпились санитары.
— Это что такое? — спросила она.
— Электроконвульсиотерапия.
Электрошок… Диана почувствовала, как волосы у нее на затылке встали дыбом. Электрошок в психиатрии начали применять в 1930-е годы, и это сразу вызвало научные споры. Противники процедуры называли ее бесчеловечной, унизительной и мучительной. Однако с появлением в 1960-е годы нейролептиков применение электрошока существенно сократилось. Потом во многих странах, в том числе во Франции, такой метод лечения сочли вполне успешным и снова взяли на вооружение.
— Поймите меня правильно, — сказал Ксавье, видя, что она молчит. — Современная электроконвульсиотерапия не имеет ничего общего с сеансами тридцатых годов. Ее применяют к пациентам с тяжелыми формами депрессии и проводят под общим наркозом, предварительно введя препарат мышечной релаксации, который быстро выводится из организма. Лечение дает заметные результаты, оно эффективно в восьмидесяти пяти процентах случаев тяжелых депрессий. Это значительно превосходит результаты от антидепрессантов. Процедура безболезненна, благодаря современной методике не вызывает последствий на уровне скелета и всяческих ортопедических осложнений.
— Да, но зато случаются последствия на уровне памяти и восприятия. Пациент может оставаться в спутанном состоянии сознания в течение долгих часов. Никто не знает, каково воздействие электрошока на мозг. Здесь у вас много пациентов с депрессивным синдромом?
Ксавье настороженно на нее взглянул.
— Нет, не более десяти процентов.
— А сколько шизофреников и психопатов?
— Процентов пятьдесят шизофреников, около двадцати пяти процентов психопатов и тридцати — психотиков. А что?
— Вы, конечно, применяете электрошок только к пациентам с депрессией? — У нее возникло ощущение, словно по комнате прошел легкий ветерок.
Ксавье пристально посмотрел на нее и ответил:
— Нет, мы применяем его и к пациентам из блока А.
— Я полагала, что необходимо согласие самого пациента или официального опекуна, чтобы… — Диана удивленно приподняла бровь.
— Это единственный случай, когда мы обходимся без таких формальностей.
Она бегло взглянула на застывшее лицо Ксавье. Что-то от нее ускользало. Диана поглубже вдохнула и постаралась придать голосу максимальное безразличие.
— А зачем? В каких целях? Ведь эта терапия ничего не дает при других патологиях. Только в случаях депрессий, маний, изредка шизофрении…
— В целях сохранения общественного порядка.
— Не понимаю. — Диана слегка наморщила лоб.
— Но ведь это же очевидно. Речь идет о наказании.
Он повернулся к ней спиной и стал смотреть, как оранжевое солнце опускается за черные горы. Тень Ксавье протянулась по полу.
— Прежде чем вы войдете в блок А, вам надо усвоить одну вещь, мадемуазель. Этих семерых уже ничем нельзя напугать. В том числе и полной изоляцией. Они пребывают в своем мире, туда никто и ничто не может проникнуть. Запомните раз и навсегда: вы никогда не встречали таких пациентов. Конечно же, здесь, как и повсюду, телесные наказания запрещены. — Он обернулся и посмотрел на нее. — Они боятся только одного… Электрошока.
— Вы хотите сказать, что применяете к ним электрошок?..
— Без наркоза.
8
На другой день, вырулив на шоссе, Сервас подумал об охранниках. По словам Кати д’Юмьер, они сегодня утром не вышли на работу. Через час директор станции снял телефонную трубку.
Их одного за другим вызывали по мобильнику. Никакого ответа. Тогда Моран предупредил жандармов, и те поехали к ним домой. Один жил в двадцати километрах от Сен-Мартена, другой — в сорока. Оба жили одни, поскольку им было запрещено находиться рядом с прежними подругами, которым они неоднократно угрожали смертью. Одна из них даже угодила в больницу. Для Серваса не было тайной, что полиция смотрит сквозь пальцы на соблюдение этого запрета. Причина тому проста: за всеми не уследишь, а у полицейских и без того куча преступников под надзором, даже нет возможности посадить тех, кто приговорен к тюремному заключению. Сто тысяч осужденных ходят на свободе, ожидая своей очереди искупить вину, либо выбирают другой путь: навострить лыжи, пока не поздно. Они прекрасно знают, что риск минимальный, вряд ли государство выделит средства и людей на их поимку, а потому надеются, что потом и преступление спишут за давностью.
