18
Снег падал все гуще и гуще, когда Сервас припарковал свою машину у жандармерии. Часовой дремал, опустив решетку. Чтобы пропустить Серваса, ему пришлось ее поднять. Держа перед собой тяжелую коробку, Мартен направился в конференц-зал. Коридоры были тихие и пустые, приближалась полночь.
— Зайдите сюда, — раздался чей-то голос, когда он проходил мимо одной из дверей.
Сервас остановился и заглянул в открытую дверь. За небольшим столом в полумраке устроилась Ирен Циглер. В кабинете горела всего одна лампа. Сквозь шторы было видно, как в свете фонаря кружатся снежные хлопья. Циглер зевнула, потянулась, и Сервас догадался, что она задремала, ожидая его. Ирен взглянула на коробку и улыбнулась. Эта полуночная улыбка вдруг показалась ему очаровательной.
— Что это у вас?
— Коробка.
— Вижу. А внутри что?
— Все, что касается самоубийств.
— Это Сен-Сир вам дал? — В ее зеленых глазах вспыхнул огонек удивления и любопытства.
— Хотите кофе? — спросил он, положив коробку на соседний стол.
— Маленький с сахаром, пожалуйста.
Он вышел, подошел к автомату в коридоре и вернулся с двумя пластиковыми стаканчиками.
— Держи.
Она удивленно на него посмотрела.
— Наверное, нам пора перейти на «ты», правда? — словно извиняясь, сказал Сервас и вспомнил, как легко это получилось у Сен-Сира.
Черт возьми, почему у него никогда так не выходило? Но теперь он решился. Помог то ли поздний час, то ли милая улыбка Ирен.
— Ладно, договорились. — Она снова улыбнулась. — Как прошел обед? Расскажи, какие новости.
— Нет, сначала ты.
— Нет, ты.
Он присел на край стола и увидел на экране компьютера, что Ирен раскладывала пасьянс «Солитер». Мартен принялся рассказывать, и она слушала, ни разу не перебив.
— Невероятная история! — воскликнула Циглер, когда он кончил рассказ.
— Меня удивляет, что ты ничего об этом не слышала.
Она слегка нахмурилась, поморгала и возразила:
— Нет, смутно что-то припоминаю. Какие-то газетные статьи, может быть. Или разговоры родителей за столом. Не забывай, что тогда я еще не служила в жандармерии. Мне ведь было столько же лет, что и тем подросткам.
До него вдруг дошло, что он ничего о ней не знает, даже того, где она живет. Да и Ирен о нем. Всю неделю их разговоры были только о расследовании.
— Но ты же жила не так далеко отсюда, — настаивал Сервас.
— Мои родители обитали в пятнадцати километрах от Сен-Мартена, в другой долине. Я ходила в школу не здесь. Для подростка жить в другой долине — все равно что в другом мире. Для ребенка пятнадцать километров — как целая тысяча для взрослого. У каждого подростка своя территория. В то время я ездила на школьном автобусе в лицей в Ланнемезане. Это двадцать километров от дома и сорок отсюда. Потом училась на юридическом факультете в По. Теперь, когда ты сказал, я вспоминаю, что на переменках были какие-то разговоры о самоубийствах. Скорее всего, они просто стерлись из памяти.
Он почувствовал, что ей не хочется говорить о своей юности, и спросил себя почему.
— Интересно было бы узнать мнение Проппа, — сказал Сервас.
— Мнение о чем?
— По какой причине эти воспоминания стерлись из твоей памяти.
Она взглянула на него не то пристыженно, не то упрямо и спросила:
— А какая связь между этими детьми и Гриммом?
— Может, и никакой.
— Тогда почему тебя это интересует?
— Убийство Гримма похоже на месть. Ведь кто-то или что-то толкнуло детей на этот страшный шаг. Несколько лет назад была жалоба на сексуальный шантаж со стороны Гримма, Перро и Шаперона. Если объединить эти события, что мы получим?
Сервас вдруг почувствовал, как по нему словно прошел электрический разряд. Все они что-то скрывали. Это «что-то» совсем близко, стоит только руку протянуть. Мрачная сердцевина всей истории, ее критическая масса, откуда в стороны расходятся лучи событий. Есть нечто, спрятанное в неразличимой мертвой зоне. Он ощутил, как в сосуды хлынул адреналин.
— Думаю, надо начать исследовать все, что лежит в этой коробке, — сказал Сервас, и голос его дрогнул.
— Приступим? — то ли спросила, то ли скомандовала Ирен.
На ее лице читались надежда и нетерпение. Сервас посмотрел на часы: почти час ночи. За окнами падал снег.
— Ладно. А кровь?.. — вдруг прибавил он, резко меняя тему. — Где именно ее обнаружили?
Она растерянно посмотрела на него, потом ответила:
— На мосту, рядом с местом, где был привязан аптекарь.
Несколько мгновений оба молчали.
— Кровь… — повторил он. — Не может быть!
— Лаборатория ответила однозначно.
— Кровь. Похоже…
— …что Гиртман поранился, подвешивая тело Гримма.
Циглер сразу взяла инициативу в свои руки. Она рылась в коробке, набитой папками, подшивками документов, стенограммами, административной перепиской, пока не откопала папку с надписью «Обобщение». Несомненно, ее составил сам Сен-Сир. У него был понятный, летящий почерк с тонкими очертаниями букв, не в пример каракулям судебного медика. Сервас отметил, что Сен-Сир подвел итог разным этапам расследования с завидной ясностью и четкостью. Циглер сразу стала пользоваться обобщением, чтобы ориентироваться в ворохе документов. Она начала с того, что отсортировала фрагменты досье и разложила их маленькими стопками: отчеты о вскрытии, протоколы допросов, опросы родителей, описи вещественных доказательств, письма, найденные у подростков дома. Сен-Сир для своего личного пользования сделал фотокопии всех документов досье.
Кроме фотографий там имелись:
— вырезки из публикаций в прессе,
— чертежи с пояснительными пометками,
— разрозненные листки,
— планы местности, испещренные загадочными стрелками и кружочками, где места гибели подростков обозначены черными крестиками,
— школьные журналы, ведомости и справки,
— фотографии классов,
— заметки на клочках бумаги,
— билетики уплаты дорожной пошлины…
Сервас остолбенел. Старый следователь и вправду относился к этому расследованию как к личному делу. Как и те, кто работал до него, он оказался полностью во власти тайны. Видимо, Сен-Сир всерьез надеялся раскрыть ее дома, когда смог посвятить ей все свое время. Потом они нашли в коробке документ, который тяжело было просматривать: список жертв с их фотографиями и датами самоубийств.
2 мая 1993: Алиса Ферран, 16 лет
