– А почему бы и нет? Я увидела на карте три коридора, – улыбнулась девушка.
– Коридора? – спросил Вячеслав.
– Ну, я не знаю, как они называются.
– Они называются бремсберг и ходки.
Все это время к их разговору прислушивался Соловьев и, когда того потребовала ситуация, не преминул вставить словцо. А ситуация того ох как требовала. Не встрянь инструктор сейчас со своими пояснениями, так и остались бы бремсберг и ходки безликими тремя коридорами. Они как раз сейчас подошли к первому. Вот тут настало время задуматься, ходок это или бремсберг.
– Это ходок, – будто прочитав мысли Славы, произнес Евгений. – В этой шахте… в этом стволе шахты два ходка и один бремсберг.
– А что это? – спросил Мишка.
По голосу чувствовалось, что он все еще ненавидит соперника.
– Спуск. Бремсберг – это спуск. Он располагается посередине между ходками. Через пару километров они упираются в точно такой же тоннель, как и этот.
* * *
Софья почувствовала какую-то внутреннюю тревогу. Что-то подобное она испытывала, когда Саша уезжал. То есть она не знала наверняка, убьют его или нет, но ей было страшно, война все-таки. Страх перед неизвестностью. Сейчас не было никакой войны. Здесь, в этом жутком подземелье, из живых-то были только они. То есть им навредить никто не мог. Из живых. От этой мысли ей стало еще страшней, и она невольно прижалась к Сергею.
– Замерзла? – спросил Самсонов.
– Нет, – грубо ответила Соня.
– А че трясешься?
– Кстати, о холоде, – сказал Женя. – Здесь будет прохладно. Не смертельно, но свитерок лучше пододеть.
Разделение на три группы вообще не входило в их планы. И этот момент Соню напрягал еще больше. Она почувствовала себя такой незащищенной, как в детстве. И холод способствовал ее воспоминаниям.
Она всегда неохотно вспоминала эту историю, а сейчас… Трудно сказать, что на нее подействовало сейчас. Темнота, подсвеченная фонарями, холод подземелья или тишина, в которой они утонули? Но она вспомнила все в мельчайших подробностях.
Они тогда вернулись с прогулки. Маленькой Сонечке было уже тогда стыдно, потому что ее застукали с Витькой за беседкой. Нет, не за поцелуями. Это было бы полбеды. Витька предложил показать свой «крантик» в обмен… Ох, как стыдно! Антонина Петровна – воспитатель – поймала их без трусиков. Сонечка думала, что провалится от стыда под землю. Но это были только цветочки.
Соню и Витю отшлепали. Собрали в игровой всех детей и вывели к ним двух «малолетних преступников» в соплях и слезах. Соня до сих пор считала, что подобная мера была из ряда вон. Ведь это могло навсегда сломать их. Слава богу, обошлось, но всякий раз, когда она оставалась голой наедине с мужчиной, Соня вспоминала эту историю.
Воспитательница поставила их у стены.
– У нас есть такие ребята, которые любят показывать свои пиписьки другим, – произнесла Антонина Петровна так, будто оглашала перечень занятий на сегодня. – В наказание им и в назидание вам они сейчас разденутся.
Она строго посмотрела на Витю, а потом на Соню.
– Я сказала: разденутся.
Витя всхлипнул и начал раздеваться. Соня не пошевелилась. Антонина Петровна подошла к ней и произнесла:
– Разденутся!
Соня закрыла глаза и сняла с себя платьице в синеньких цветочках. Воспитателю этого показалось мало.
– Снимайте трусы! – приказала она. – Вы же друг другу показывали. Мы тоже хотим посмотреть. Правда, ребята?
– Да, – нехотя прогудели дети.
Витя послушно снял остатки белья и еще раз всхлипнул. Соня уже не плакала, но и трусики не снимала. Она схватилась за резинку и зажмурилась.
– Вот так, девочка моя, ты должна была вести себя за беседкой, – сказала Антонина Петровна и одним рывком стянула с девочки трусики.
Соня моментально сообразила, что сейчас все видят ее обнаженной. Она резко развернулась. Пусть лучше смотрят на попу.
– Софочка – красная попочка!
Она на мгновение открыла глаза, чтобы посмотреть, кто это крикнул, но поняв, что стоит лицом к стене, снова закрыла.
«Что бы они ни говорили, я в домике».
* * *
Сережка вспомнил один случай. С одной стороны, забавный, а с другой – очень обидный для Соньки. Софочки красной… Самсонов был просто уверен, что даже по прошествии стольких лет Соня сгорит от стыда, расскажи он ее тайну при чужих людях. Подобное чувство у него было впервые. Может, потому что она сейчас ему нагрубила? Да нет. Сергей очень хотел посмотреть, как изменится ее лицо, когда он произнесет всего два слова: детский сад.
Серега был влюблен в Софочку. Но она досталась другому. И, казалось бы, все, успокойся, девушка занята. Он продолжал любить ее. Тем более, сейчас, когда Сани не стало. Погиб в горах. Не то спасали кого, не то антитеррористическая операция, до сих пор никто ничего не говорит. В общем, не было бы счастья, да несчастье помогло. Но Серега и тут спасовал. Где-то в глубине души Самсонов знал, что причиной его нерешительности мог быть тот проклятый случай с местным дурачком.
«Вообще-то, парень я неброский, но… привлечь внимание могу», – откуда-то издалека донеслись слова.
Они сидели в подвале девятиэтажки, в которой жила Сипа. Как ее звали на самом деле и почему у нее было такое прозвище, Серега не помнил. Но то, что ее имели все кому не лень, в память врезалось надолго. Вот они пьяные и голые. Сколько им? Лет по шестнадцать. Сипа в тот вечер не пришла, и они поймали местного дурачка. Он был старше их года на четыре, а по уму больше шести ему не дашь. Они напоили его и заставили бороться со шнурком. А потом… Потом они изнасиловали его.
Может, именно поэтому у него до сих пор и нет постоянной девушки. Постоянной? У него вообще не было девушек. Друзьям он мог нарассказывать таких историй, что хоть лапшу с ушей снимай. Верили они ему или нет – это другой вопрос. Он пытался несколько раз завязать отношения, но как только дело доходило до секса, его словно выворачивало. Он вспоминал раскоряченного на четвереньках парня.
Иногда, разумеется, в свое оправдание, Сергей думал, что на земле вряд ли найдется хотя бы один человек, который когда-либо не испытывал что-то подобное (не занятие мужеложством, а угрызения совести). И тут все дело не в грязных душах людей. Тут дело в совести. Бессовестные люди отсутствуют. Совесть есть у каждого, но у некоторых она спит. И именно это помогает им с легкостью переносить позорные моменты в своей жизни. Но как быть с детством? Ведь тогда совесть еще не спит, тогда юное создание только начинает анализировать собственные поступки. Нет, Сергей был уверен, что по всему миру существует множество людей, знающих друг о друге, а самое главное, о себе, что-то постыдное. А вот что заставляет рассказывать это посторонним людям – это другой вопрос. На который, к сожалению, у Самсонова ответа не было.
