– Вообще впервые об этом слышу. Это или ложь Лигула,
или страшная тайна всех валькирий. Но кто бы ни была эта несчастная – уверен,
она сотни раз потом пожалела, – серьезно ответил Эссиорх.
Меф посмотрел на телефонную трубку.
– Странно, что Боватингмо кинулся жаловаться не Лигулу,
а Прасковье! – сказал он.
– Прасковья слишком молода, чтобы понимать подковерную
возню мрака, – загадочно улыбнувшись, сказал Эссиорх. – Боватингмо –
приближенный Кводнона, а не Лигула. При Лигуле Боватингмо возвыситься не
удалось, а стражи мрака тщеславны. Ты понимаешь, что это означает?
– Не особо.
– Как минимум то, что Боватингмо не союзник Лигула.
Зато вполне может оказаться тайным союзником Спуриуса. Или, во всяком случае,
одним из тех, кто делает на него ставку. Улавливаешь?
– Начинаю улавливать. Боватингмо нес этот пергамент
Спуриусу, а мы его перехватили. Но зачем Боватингмо побежал к Прасковье?
– Видно, просчитал, что надо выслужиться перед Лигулом,
чтобы тот не взъелся на него за измену. А к Прасковье помчался, чтобы Лигул
пронюхал как можно позднее. Прасковья-то самонадеянна. Двойная игра.
– Вспомнил! – воскликнул Меф. – На запястье у
парня, что набросил на меня удавку, я видел клеймо Spurius!
– В том-то и дело! Так что пергамент я у вас заберу и
отнесу его Троилу. Мало ли, как что сложится, – сказал Эссиорх.
Глава 7
Продается троянский конь. Без пробега по рф
Надо целенаправленно и ежедневно делать то, чего боишься.
Тогда дело, которого ты боишься, само себя испугается.
Книга Света
Выскочив от Эссиорха, Улита, наполненная гневом и тоской,
неслась, не разбирая дороги. Пешеходы разлетались от нее как кегли, машины
визжали тормозами и истерично гудели, когда она сквозь поток перебегала
проспект. Улита ничего этого не видела. Лишь дарх жег ее, и нон-стопом звучали
в ушах слова Эссиорха:
«Личная жизнь – это жизнь личности. А разве ты личность? Ты
марионетка мрака!»
Внутри у ведьмы что-то лопалось, взрывалось,
перекручивалось, разлеталось осколками. Улите чудилось, что в груди у нее
бушует пожар, и она нетерпеливо ждала, пока пожар прогорит и оставит одно
пепелище. В этом огне, она надеялась, сгинет и Эссиорх, и память о нем, и она
сама, и весь мир, и ее ненависть, и… и… и… Тут все путалось, мешалось, и,
проваливаясь в слепой гнев, ведьма теряла контроль над собой. Вокруг
сталкивались машины, разлетались стекла, выли собаки, однако Улита этого даже
не замечала.
Улита была девушкой сильных страстей. Когда страсти кипели,
она переставала понимать что-либо. Нет, ведьма не таила обид месяцами, сверля
пустоту немигающими гадючьими глазами. Не высиживала месть как яйцо василиска.
Она бушевала сразу и вдруг, выплескивая наружу все, что накапливалось внутри.
Только через час Улита начала остывать. Теперь, когда пожар
отбушевал, ей хотелось плакать. Вот только, чтобы плакать, рядом нужен кто-то,
о кого можно вытереть нос. Кто-нибудь в меру сочувствующий и даже слегка
вампирящий чужие беды.
Упомянутые сострадательные вампирчики собственной жизнью
обычно не живут, однако охотно становятся зеркалами чужого существования. Такие
подруги и приятели есть у многих. У многих, но не у Улиты, слишком стремительно
перемещающейся в водах жизни для того, чтобы на ней могли удержаться
рыбы-прилипалы.
«И почему у меня все не как у людей? Некому даже в жилетку
порыдать!» – подумала ведьма с досадой.
Поймав на себе несколько скользяще-любопытствующих женских
взглядов, Улита догадалась, что ей нужно привести себя в порядок. Для этого же,
как минимум, ей необходимо зеркало и более-менее спокойное место.
Оглядевшись, Улита осознала, что она уже в центре и даже не
особенно далеко от Дмитровки. Видно, даже в неосознанном состоянии ноги несли
ее в привычном направлении. В нескольких метрах Улита обнаружила витрину
бутика, в котором, помнится, даже как-то что-то покупала.
У входа в бутик сидели два манекена, одетые как секьюрити.
Одному манекену скучающие продавщицы всунули в губы сигарету, другому
подкрасили глаза. Хмыкнув, Улита прошла между манекенами и оказалась внутри.
Зеркал ей не встретилось, и Улита решительно направилась к примерочной кабинке.
Кабинка была только одна, причем уже занятая. Возле
занавески вертелся неизвестно откуда выскочивший мужчина и, потрясая платьем с
блестками, скулил, чтобы ему уступили примерочную.
– На свадьбу опаздываю! У нас с невестой одна фигура! И
нога тоже одна! Она мне даже туфли покупать доверяет! – заявлял он.
Из раздевалки на заботливого жениха ругались и даже пытались
лягнуть через шторку.
Улита взбесилась.
– Эй вы, заботливый женишок! Идите погуляйте! Это
женский магазин! – крикнула она, хватая его за плечо и резко разворачивая
к себе.
Мужчина послушно позволил себя повернуть. Безо всякого гнева
он смотрел на Улиту и нюхал большую садовую ромашку.
– Попрошу меня ни с кем не путать, пуся моя кареглазая!
Я мужчина только в половом смысле и то вследствие глубочайшего природного
недоразумения! – кокетливо поведал он.
– Привет, Хнык! Что ты здесь делаешь? – хмуро
спросила Улита.
Она слишком хорошо знала слуг мрака, чтобы допустить, что
суккуб притащился сюда просто так.
– Проверяю семнадцатый закон бытового вампиризма и
убеждаюсь в его мудрости, – заявил Хнык.
– Какой еще семнадцатый закон?
– «Мужчина, который имел глупость потащиться в магазин
вместе с женщиной, теряет столько же часов жизни, сколько женщина их
приобретает». Вопрос: куда они подевались и кто их украл! – охотно
оттарабанил суккуб.
Улита даже не попыталась улыбнуться.
– А теперь серьезно: что ты здесь забыл? –
спросила она, взглядом отгоняя продавщицу.
Продавщица была молодая, в бежевой порхающей накидке,
делавшей ее похожей на вежливую моль. Присутствие в бутике странной парочки уже
начинало ее беспокоить.
– Исключительно из сочувствия! Разве ты меня не
звала? – удивился Хнык, нежно дотрагиваясь до плеча Улиты нежной женской
рукой. Мужскую, мафиозной волосатости руку он предусмотрительно прятал за
спиной, чтобы не смущать клиентку.
– Я ТЕБЯ ЗВАЛА? – удивилась Улита.
– Ну да! Ты же хотела кому-то пожаловаться?..
Поплакаться в жилетку? Вот я жилетку и надел! – с гордостью сообщил Хнык.
