Словно пронюхав, что речь идет о нем, в комнату ввалился ее
амбал. Ирке стало понятно, почему несколько минут назад он довольно ржал. Ногой
оруженосец толкал пластилиновый ком, удрученно мигавший четырьмя глазами. Ирка
даже пожалела комиссионеров, с которыми поступили так круто.
– Че вы от меня закрылись, а?.. Все секреты? Слышь,
Гелат, а пожрать ты че-нибудь купила? – поинтересовался оруженосец.
Валькирия воскрешающего копья поискала, чем в него кинуть, но
не нашла ничего, кроме божьей коровки, которая нужна была ей совсем для другой
цели.
– Макс, опять забылся? Выйди, а потом зайди и спроси то
же самое еще раз, но уже нормально! – произнесла валькирия ледяным голосом
директора хладокомбината.
Оруженосец удивленно посмотрел на Гелату, почесал пузо,
неторопливо нашел программу телевидения и вышел, пиная перед собой ойкающий
пластилиновый мяч.
– Он у меня гордый! Раньше чем через пятнадцать минут
точно не простит! – шепнула Гелата Ирке. – А пятнадцати минут нам
вполне хватит, чтобы…
– Ясно! Так давай скорее! – поторопила ее Ирка.
Валькирия воскрешающего копья покосилась на нее с
неудовольствием. Как все люди, которые сами обожают перебивать собеседника,
Гелата терпеть не могла, когда перебивают ее саму.
Еще раз убедившись, что дверь закрыта, Гелата нежно клюнула
губами игрушку, повернулась к Ирке спиной и, обращаясь к божьей коровке,
произнесла:
– Корова, тебе никогда не приходило в голову, почему
другие валькирии не любят валькирию-одиночку? Разве это не жестоко? Не
несправедливо?
– И правда, несправедливо. Я об этом уже думала, –
неосторожно согласилась Ирка.
У Гелаты сердито дернулась щека.
– Помолчи, животное! Не так громко! Помни: нас никто не
слышит! Все остальные читают! Читают, я сказала! – прошипела она божьей
коровке.
Ирка поспешно схватила со стола журнал, оказавшийся журналом
мод. Как ни странно, выкройки не были для нее таким уж темным лесом. В конце
концов она была внучкой Бабани, которая даже характер людей выражала через
одежду: «Ну что тебе о ней сказать? Глупа, как платье невесты!» или «Нелеп, как
полосатые подтяжки с золотыми часами!»
– Так вот, корова! – продолжала Гелата, завязывая
ей узлом усики. – Когда-то давно, настолько давно, что мое копье с тех пор
поменяло не меньше пяти владелиц, между одиночкой и остальными валькириями не
существовало пропасти. Мельдику, тогдашнюю валькирию-одиночку, все любили.
Открытая душа, щедрая, всегда веселая. Она дружила с людьми, с валькириями, с
пажами. Но потом произошло то, чего никто из нас не смог предугадать. Мельдика
нарушила закон. Она полюбила.
– Разве это так ужасно? – спросила Ирка, не забыв
обратиться к журналу.
Гелата вздохнула.
– «Валькирия должна любить всех одинаково, никого не
выделяя, и не может быть счастлива в любви», – процитировала она. –
Мельдика грубо нарушила этот закон. Она полюбила стража мрака, хитрого и
мерзкого лицемера и, чтобы спасти его от проклятия, приняла это проклятие на
свое копье! Представляешь?
По ускользающему лицу Ирки Гелата поняла, что та не видит в
случившемся трагедии. То есть плохо, конечно, но не так чтобы очень.
– Ну вот и ты такая же, как она! Проклятие – это не
просто случайно соскочившее с языка слово. Ну соскочило и соскочило… Это нечто
вполне материальное, реально существующее. Чтобы освободить кого-то от
проклятия, ты должен забрать его себе. Только так и никак иначе. Поначалу
Мельдика приняла проклятие на свое копье, а вместе с ним невольно и на копья
остальных валькирий. Все наши копья связаны. Они части единого дерева, которое
росло некогда в Эдеме. Ты не знала этого, коровка?
Искоса взглянув на Ирку, Гелата убедилась, что коровка этого
не знала.
– Из-за Мельдики на всех наших копьях оказалось добровольно
принятое проклятие. Даже свет не мог помочь нам, главным образом из-за этой
добровольности. Копья подводили нас в бою. В битвах с мраком мы терпели одно
поражение за другим. Погибли валькирии каменного копья, медного, сонного… Не
надо глупых вопросов, коровка! По счастью, они оставили преемниц. Мельдика
сражалась в первых рядах. Казалось, она нарочно ищет смерти, но вместо нее
гибли другие, – жестко сказала Гелата.
Ирка попыталась представить, что испытывала ее
предшественница, но ощутила лишь ее бесконечную боль и отчаяние.
– Не буду скрывать: многие валькирии осудили поступок
Мельдики и возненавидели ее, особенно когда погибли те трое. Они хотели предать
ее Суду Двенадцати, но не позволила Фулона. Да и судить было уже некого.
Мельдика все-таки нашла выход. Однажды утром она встала, пошла в лес и перевела
то злосчастное проклятие мрака на себя, полностью очистив от него наши копья.
Потом передала свои копье и шлем преемнице и исчезла. Вот и все. После нее
остался лишь листок с пророчеством, которое, как ты видишь, начинает сбываться.
С тех пор все валькирии не очень-то доверяют одиночкам… Смутно считается, что
все они из одного теста…
Гелата хотела добавить еще что-то, но послышался негромкий
треск материи. Толстые нитки на спине божьей коровки лопнули, а вата вдавилась,
точно невидимый кинжал нанес мгновенный удар из пустоты. Коровка вылетела у Гелаты
из рук, ударилась о потолок и вновь упала на выкройки.
Ирка вскрикнула. Гелата выждала пару секунд, после чего
преспокойно подобрала коровку.
– Ага, вот и нарушенная клятва! – сказала Гелата,
задумчиво разглядывая спину игрушки. – А, ерунда! Прямо по шву! Интересно,
у меня есть черные капроновые нитки сорокового номера? Хотя нет, вру, капрон
идет где-то с двадцатки.
Ирка не видела лица Гелаты, лишь ухо ее и шею. В сильной шее
было что-то своеобычно-смешанное – деревня в ней сталкивалась с городом и забивала
его одной левой, как тракторист очкарика. Ухо же было неожиданно маленьким. Его
мочка пульсировала синими слабыми жилками. Чем-то эти жилки напоминали не
пробившийся еще из-под рыхлой, сахарной наледи подснежник. Здесь же болталась
маленькая, косо висевшая сережка, похожая на ягоду рябины. Не верилось, что у
суровой валькирии – грозы мрака – может быть такое девичье, беспомощное ухо.
– А что стало с тем стражем мрака, которого она
полюбила? – спросила Ирка.
Гелата дернула плечом.
– Конфетный красавчик бросил ее тотчас, едва она
приняла его проклятие на свое копье. А она еще называла его «необыкновенным»,
«несчастным» и так далее. Даже когда внутри у нее плавилось раскаленное стекло
и она не могла ни встать, ни улыбнуться, она считала его таким.
– А валькирии искали этого типа? Ну потом? –
быстро спросила Ирка.
