Лизверь подскочил к Улите и, прежде чем она опомнилась,
лизнул ее в лицо. Язык у него был длинный, почти метровый. Он свисал набок и,
когда человекозверь двигался, волочился по земле. Ведьму чуть не вывернуло.
Пятна от языка Лизверя были зеленоватые, чем-то смахивающие на птичий помет,
капнувший на лобовое стекло машины.
– Если это не отмоется – ты труп. Запомни это и
повторяй про себя: «Я труп, я труп», – предупредила Улита.
Человекозверь гневно запыхтел. Арей взглянул на него и
ухмыльнулся:
– Ну-ну… Улита, ты могла бы быть повежливее! Лизверь не
какой-нибудь жалкий суккуб. Перед тобой дух неудач! Его обязанность –
заставлять людей тратить время на досадные мелочи. Ну, скажем, дописывает
человек экзаменационное сочинение. Через минуту сдавать. А тут – раз! – неосторожное
движение и страница рвется пополам. Это Лизверь мимо пробежал… Человек орет,
ругается, проклинает всех подряд, а он его гневом подпитывается. Что, Лизверь,
так или не так?
Лизверь кивнул. Его гибкая крысиная мордочка выразила
всестороннее мученическое терпение. Таким, вероятно, бывало лицо у Леонардо да
Винчи, когда про него говорили: смотрите, дети, вот идет дядя, который рисует
картиночки. Вы рисуете картиночки, дядя? Попросите его: он нарисует вам
лошадку.
– Ну Лизверь так Лизверь, – спокойно сказала
Улита. – И что я теперь должна делать? Бегать с тряпкой и вытирать за этим
зверьком пятна?
– Для начала не позволяй ему на тебя смотреть. Его сила
– во взгляде. От него даже у меня нет блокировок, – посоветовал Арей.
– Понятное дело. Эй, крыса, тебе темные очки
дать? – спросила Улита.
– Ыыгх! – проскрипел Лизверь, отворачиваясь.
– Что?
– Ыыгх!
– Сам такой, – сказала Улита.
Лизверь обиженно дернул задней рукой.
– Не удивляйся! Он не слишком разговорчив. Лизверь –
дух первомрака. Он все прекрасно понимает, а вредит так просто блестяще, но вот
с речью у него неважно, – пояснил Арей.
– Уэа, – просопел Лизверь и с невероятной
медлительностью почесал ухо задней левой ладонью.
– «Уэа» – это «да». «Ыыгх» – «нет», – перевел
Арей. – Запомнишь?
– Обожаю иностранные языки, в которых не больше двух
слов. Они моя слабость. И что? Эта «ыыгхалка» останется озеленять канцелярию
своим пометом? – обеспокоенно спросила Улита, ощущая в животе прежнее
бульканье. Должно быть, Лизверь вновь ненароком взглянул на нее.
Арей покачал головой.
– Нет. Я потому и позвал тебя, что хотел
посоветоваться. У Лизверя особое задание. Иди-ка сюда!
Мечник поднялся и подвел Улиту к окну.
– Этот приказ Лигула прибыл вместе с Лизверем!
Запечатанным. Сам Лизверь его не видел, – негромко шепнул он, показывая
Улите единственную, наискось листа написанную строку:
«Тайно подосл. к насл. мрк. Лиг.»
– Это к Прасковье, что ли? С чего бы это? –
удивилась Улита.
Арей оскалился улыбкой.
– Вот и я поначалу задумался: зачем Лигулу вредить
Прасковье? А потом сообразил. Лизверя посылали еще к Мефу! Но Лизверь по своему
обыкновению задержался на несколько недель… Он, ты еще убедишься, редкостный
тормоз.
– И что будем делать? Подошлем его вредить Мефу? –
уточнила Улита.
Мечник помрачнел. Чувство долга вступило в его сознании в
схватку с обычным недовольством главой Канцелярии и пало в неравном бою.
– Конечно, синьор помидор заслуживает серьезного
наказания. Тем не менее я склонен считать, что наша обязанность не разводить
самодеятельность, а буквально следовать приказам вышестоящего
начальства, – произнес Арей подчеркнуто сухим голосом.
Мигом все поняв, Улита хихикнула, но тотчас застенчиво
заслонила рот ладонью.
– И правильно! «Насл. мрк» так «насл. мрк», –
сказала она.
Арей дернул головой, что означало кивок, и отошел к Лизверю.
– Приказ главы Канцелярии! Отправляешься к Прасковье и
ее слуге – как его там! – и вредишь им! И еще одно: можешь не спешить.
Лизверь, казалось, несказанно удивился приказу не спешить.
Обычно от него требовали сугубо противоположного, и все равно он вечно
опаздывал. Улита услышала скрипучее «ыыгх», потом «уэа» – и медлительный дух
первомрака исчез, оставив на память о себе зеленое пятно рекордных размеров.
Скрипнуло, жалуясь, кресло. Арей тяжело опустился в него и
повернулся к Улите.
– Ну… говори! Что там с тобой такое в последние дни?
Ненавижу лица, заспиртованные в тоске.
– Какая тоска, шеф? Для меня в жизни важнее всего
простые желудочные радости! – с досадой сказала Улита.
Щеку Арея уколола сухая судорога.
– За вранье буду штрафовать. Скромный восточный штраф в
размере одной отрубленной головы, – спокойно предупредил он.
Улита рассказала. Слова вырывались из ее груди толчками.
Сухие глаза скользили по отвисшим, с желтыми пузырями воздуха, обоям. Она опять
начала беспричинно ненавидеть Эссиорха, ненавидеть так сильно, до трясучки, что
в раме жалобно задрожало стекло.
Арея любовная ссора Улиты почти не заинтересовала. Он давно
привык к тому, что его секретарша устраивает себе такие встряски раза два в
год. Для нее вдрызг поссориться с кем-то – все равно что выпить глоток воды.
Нетерпеливо махнув рукой, чтобы остановить ее излияния, он принялся
расспрашивать Улиту о том, каким образом у Мефа в руках оказался ее эйдос.
Об этом Улита ничего не знала.
– Сходи к Мефу! Поговори с ним! Мальчишка слишком много
стал себе позволять! Передай, чтобы сидел тихо, или я рассержусь! Москва
вообще-то моя территория, и кому здесь размахивать мечом, решаю только
я, – приказал Арей, хмурясь.
Улита встала, энергично растирая лицо. Глаза так и остались
сухими. Сезон слезных дождей уже закончился.
– Сама не пойду. Это сделает специально обученный
человек, – увильнула Улита.
– Кто это у тебя специально обученный?
– Мошкин. А то сейчас суккубы припрутся, а он с ними
работать не умеет. Чуть что – краской заливается. Робкий больно.
* * *
