Даф начала собираться. Подобно большинству девушек, она была
уверена, что не берет с собой ничего лишнего. Только самое необходимое. Вот
только понятие необходимого включало в себя практически все вещи, которыми она
владела.
Внезапно кто-то постучал в стекло. Дафна вздрогнула и
схватилась за флейту. Меф рывком открыл раму. На лысеющем газоне, осыпанном
перхотью конфетных фантиков, стоял Чимоданов и с остервенением скреб ногтями
левую лопатку.
– Комары, блин, звери, блин… – пожаловался он
Мефу. – Тяпнула, насосалась крови и улетела. Проклянуть бы все ее
потомство!
– Не советую. Это теперь и твое потомство тоже, –
сказала Даф.
– Что за бред?
– Это не бред. Гордись: ты только что стал папой для
кучи маленьких комариков.
– Или, скорее уж, мамой. Так что гордись вдвойне,
Чемодан! – уточнил Меф, неплохо знавший биологию.
Лучше бы он промолчал. В эту минуту его тоже укусил комар,
влетевший на свет, и Меф тоже стал мамой.
Чимоданов перевалился животом через подоконник и, сползая
вниз, неосторожно ткнулся носом в разборную гантель Мефа.
– Все истязаешь себя? Турника уже не хватает? –
спросил он, потирая нос.
– Время от времени, – уклончиво ответил Меф.
– Ага, время от времени! Вон краску всю содрал. И охота
тебе?
– Человек не должен делать то, что ему хочется. Только
то, что не хочется. Главный тест на то, что дело действительно нужное, это
ощущение «не хочется», – заявил Меф.
– Не факт. Мне вон в окно не хочется прыгать с десятого
этажа. По твоей же логике выходит: надо пойти и сигануть, – сказал
Чимоданов.
– Не передергивай! Человек всегда знает, чем настоящее
«не хочется» отличается от идиотского. Лень и потакание себе покрывает нас не
только телесным жиром, но и душевным. Мы становимся как бройлера на гнилых
ногах, годные только на убой мраку, – сказала Даф.
Петруччо скривился.
– Ну и речугу ты задвинула! Нечего тут агитацию
разводить! Меня Арей послал за Мефом! Лучше бы, конечно, снова Мошкина выпнули,
но я ему первый попался.
Дафне этот ночной вызов не понравился. Особенно теперь,
перед поездкой, когда мир напружинился в тревожном ожидании.
– Меф больше не подчиняется Арею! Он ушел от
мрака! – твердо сказала она.
Чимоданов с любопытством, как птица, склонил голову набок.
По его лбу удивленной гусеницей проползла бровь.
– Мне так Арею и передать? – уточнил он.
Дафна с надеждой оглянулась на Мефа. Тот ощутил, что ей
хочется именно такого ответа, четкого и категоричного, но сама принимать за
него решение она не станет.
– Надо сходить! – сказал Меф виновато. – Арей
не стал бы звать просто так, особенно теперь, когда он… Я быстро.
Дафна на мгновение закрыла глаза. Она отлично поняла
пропущенное слово. Это слово было «обижен». Только наивный Меф мог считать, что
перед мраком и Ареем у него по-прежнему существуют обязательства. Нелепость!
Все равно как если бы заяц искренне думал, что обидел волка, посмев убежать и
оставить его без обеда.
– Я с тобой, – сказала она.
– Как хочешь, – ответил Меф. Почувствовал, что Даф
немного обиделась, и уточнил: – Я хотел сказать: если ты, конечно, хочешь…
Чимоданов с любопытством уставился на вещи, которые Даф
стопками начала раскладывать на диване.
– Куда собрались-то? – спросил он тоном великого
инквизитора, который обнаружил под подушкой у заключенного напильник.
– У меня чемоданное настроение, – сказала Даф.
Петруччо дернулся, точно его ткнули в нос.
– «Че», а не «чи», – подчеркнула Даф, правильно
поняв причину этого движения.
* * *
Меф привычно присел под лесами, пропуская над головой железку
с торчащим болтом, о который за эти годы раз десять пытался пробить череп, пока
не научился наклоняться. Спилить болт или расплавить его взглядом было делом
двух минут, однако Меф был истинный сын Зозо и не искал легких путей. Его даже
забавляло, что на болт за минувшие годы сгоряча было наложено столько
проклятий, что в темноте он светился как радиоактивный.
– Ну что, мы идем или как? – запыхтел им в спину
Чимоданов, у которого всегда в последнюю секунду начинался спешливый трясунчик.
Дафна неприязненно покосилась на опознающую руну мрака,
сердито мигнувшую на нее красной каракатицей, и вошла.
Приемная мрака встретила их непривычным гвалтом.
Возле Наты, которая и не думала спать, хотя уже рассветало,
крутилось несколько суккубов. Меф видел их и прежде, когда продлевал им
регистрацию. Кажется, они ошивались при каком-то молодежном шоу на телевидении,
где и улавливали эйдосы.
Один – сонный блондин, состроченный пополам с тощеватой
жилистой брюнеткой – почти повис на Нате. Касался ее напудренной губкой, что-то
маскировал, качал головой и отскакивал, как художник от мольберта, чтобы
бросить взгляд издали.
Другой суккуб – рыхлый и зевающий – устанавливал на штатив
видеокамеру. Третий – наполовину лысый, как Сократ, наполовину лохматый, как
рок-звезда – начальствовал над остальными. Скучая, он глубокомысленно созерцал
собственные ноги, точно размышлял, где он мог прежде с ними встречаться?
Четвертый возился со звуком и, успешно имитируя отсутствующую застенчивость,
просил у Наты разрешения продеть ей под блузку микрофон. Продел, расправил
проводок и остался доволен.
– Готово! Проверяем! Скажите что-нибудь! –
потребовал суккуб-звукооператор.
– Ты идиот, болван и тупица! – сказала Ната.
Суккуб не обиделся.
– Отлично, лапочка! Просто отлично! Только не касайся
микрофона подбородком! Головку чуть повыше! Ну-ка еще разик! – попросил
он.
– Пошляк, хам и посредственность!
– Чудесно! И помни про головочку! – одобрил
суккуб.
– Ну, скоро там? – нетерпеливо крикнул
начальствующий суккуб.
– Секунду! – Суккуб с губкой коснулся Наты в
последний раз и отпрыгнул кузнечиком. – Проверка! Поехали!
Вихрова сделала шаг к зеркалу, в котором, размахивая руками
и пытаясь поймать ее взгляд, прыгал молоденький офицерик. К камере она
предусмотрительно держалась вполоборота.
