– Привет! Я Наташа! Это послание для того
единственного, кто меня любит. Жду тебя завтра в двенадцать часов у памятника
Пушкину! Приходи!
Ната еще раз улыбнулась, помахала рукой и отступила назад.
– Ну как? – спросила она.
Начальствующий суккуб поморщился.
– Плохо! Не надо улыбаться! – заявил он. –
Похмурее… помрачнее… Шепелявь! Глупо хихикай! Ковыряй в носу! Пускай слюни на
подбородок! Не старайся нравиться! Старайся активно не нравиться!
Ната надулась. Перспектива пускать на подбородок слюни
привлекала ее мало.
– Это еще зачем?
– Подумай сама! Мы будем крутить ролик трижды в час,
целый день, по всем каналам. Нам нужно, чтобы пришли только те, кто уже умирает
от любви, и как можно меньше новых! Ясно? Среди них непременно окажется тот,
кто тебя сглазил.
– Ясно! – сказала Ната.
Она отвернулась от суккуба и внезапно обнаружила рядом Даф.
– Чего тебе надо, светлая? Вас Арей ждет! Не торчите
здесь! – закричала она, спеша втолкнуть Мефа и Дафну в кабинет к Арею. При
этом она упорно поворачивалась к ним только одной половиной лица.
* * *
Арей сидел, откинувшись в глубоком кресле, и что-то диктовал
Улите. Насколько Меф понял, или объяснительную записку, или письмо Лигулу.
– С новой строки… Да, у нас выбраковка эйдосов куда
больше, чем в Европе. Да, планы мы заваливаем. Но зато и ярких эйдосов у нас на
порядок больше. Нет, Россию надо губить гордыней, но никак не потребительством…
Точка. Подпись.
Диктующий Арей был окутан сумеречным облаком. Это облако и
было истинным мраком и управляло помыслами мечника. Меф его не различал, зато
Даф отлично видела. Когда они вошли, Арей даже не взглянул на них, зато облако,
выбросив щупальце, потянулось к Мефу. Даф незаметно выдвинулась вперед,
заслонив его. Щупальце коснулось ее и поспешно отдернулось.
Арей поднял голову. Его тяжелый, испытующий взгляд скользнул
по лицу Мефа и застыл. Дафне чудилось, будто то хорошее, что было в Арее
изначально, по праву творения – ибо и языческие боги, пока не пали от гордыни,
являлись творением света – пытается пробиться сквозь плотный, давящий слой мрака.
Пытается, но не может. Лишь волны ходят по чавкающему болоту.
Напротив Арея на стуле сидела Улита. По ее лицу континентами
и материками бродил румянец. Улита никогда не краснела целиком, но всегда
пятнами.
– Привет! Страдаешь? – зачем-то спросил Меф.
Спросил не подумав, сбитый с толку настойчивым взглядом
Арея. Вопрос был в меру невинным, однако Улита, напряженная как струна,
взорвалась.
– Типун тебе на язык! – рявкнула она.
Дафна едва успела отразить стихийный сглаз. Арей погрозил
секретарше пальцем.
– Улита! Синьор помидор лишь попытался выразить тебе
свое сочувствие! Это еще не повод, чтобы сделать синьора помидора навеки
глухонемым. Как он будет выражать свои мысли? Ненависть – двойным мычанием, а
страсть – непрерывным блеяньем?
Ведьма сорвалась с места и молча хлопнула дверью. Арей
поднял с пола лист бумаги, который она уронила, и пробежал его глазами.
– Любовь, любовь… Есть она – мучаешься сам. Нет ее –
мучаешь всех вокруг… Тридцать две ошибки на страницу отчета – это многовато
даже для очень средней школы, – задумчиво произнес мечник.
Он повернулся к Буслаеву и, внезапно шагнув, оказался рядом.
Меф увидел фиолетовые, потрескавшиеся, насмешливые губы и красное, в крупных
порах лицо. Меф никогда не понимал, как грузный, внешне неповоротливый Арей ухитряется
двигаться так пугающе быстро.
– Где? – требовательно спросил Арей. – Он у
тебя с собой?
Спросил, не поясняя, о чем речь. Меф и без того отлично его
понял. Если он не покажет Арею завещание Кводнона, тот отберет его силой.
Меф порылся в карманах.
– Ты не взяла? – спросил он у Дафны. – Вот
гадство! И я тоже нет. Мы за ним сбегаем, хорошо?
Не успел он сделать и шага, как из левой ноздри Арея
вырвалась струйка дыма.
– Не искушай судьбу, умник! Ложь, конечно, была
изобретена не мной. Я лишь прорабатывал мелкие детали, но я отлично знаю, как
она действует.
– Но мы правда его забыли!..
– Эйдосом поклянешься? – предложил Арей.
Меф тревожно оглянулся на Даф. Та торопливо замотала
головой, хотя у Мефа и самого хватило бы ума не делать такой глупости.
– Нет, – сказал Меф обреченно.
– Тогда покажи пергамент, – повторил мечник.
Его голос стал опасно тихим. Меф неплохо успел изучить Арея
и знал, чем чревата эта кроткая тишина. Он протянул мечнику пергамент.
Глаза Арея остекленели. Упрямо сжав губы, он взял пергамент.
Продержал его несколько секунд, даже не пытаясь коснуться печати, и вернул
Мефу. Лицо у Арея осталось каменным, однако по вискам сбегали крупные капли
пота.
– Вам больно? – участливо спросила Даф.
Арей молча показал ей ладонь. Кожа была опаленной, точно
мечник сжимал в руке не пергамент, а полоску раскаленного металла.
– Зачем вы его взяли? Вы же знали, что так
будет, – сказала Даф.
Арей кивнул.
– Догадывался. Но все равно хотелось убедиться. Делайте
с ним что хотите! Пусть Спуриус и Лигул перегрызут друг другу глотки.
– Вы не будете вмешиваться? – удивилась Дафна.
– Куда? В битву змеи и шакала? – удивился
Арей. – Грызущаяся сама с собой тьма мне приятна мало, но тут ничего не
попишешь. Таково свойство ненависти, что она разъедает не столько внешнего и
явного врага, сколько саму себя.
Дафна слушала его с изумлением. Она знала, что Арей всецело
находится во власти мрака и служит ему со всей горячностью. И одновременно эти
крамольные рассуждения. Впрочем, мрак всегда ими славился. Там они, скорее, одобряются.
– На вокзал-то скоро? – с неожиданной усмешкой
поинтересовался Арей. – Мамай вас подбросит.
Меф вздрогнул. Откуда он знает?
– Не удивляйся, синьор помидор! О вашей поездке уже
известно всем – и свету, и мраку, и серости, то есть Спуриусу. Считай, что
объявление уже вывешено на сакральной доске. А теперь идите и постарайтесь
остаться в живых! Вот вам и все напутствие.
– А у вас какой интерес, чтобы мы выжили? –
неосторожно спросила Дафна.
