– Можешь не говорить. Новички склонны представлять свет
белее и беззубее, чем он есть. И лишь представить всю черноту мрака у них все
равно не хватит воображения, – сказала Ламина и посмотрела на Ирку сквозь
бокал.
Лицо у нее при этом стало такое, точно Ламине было безумно
интересно, останется ли Ирка Иркой или превратится в нечто совершенно иное,
сокрытое от обычного зрения.
– Валькирии не свет. Они лишь слуги света, –
осторожно сказала Ирка, всматриваясь сквозь бокал в увеличившийся, выпуклый,
затуманенный стеклом глаз Ламины.
– Спасибо, что напомнила. А то мы, знаешь, могли
размечтаться и забыться, – заметила Ламина, но опять же ирония была совсем
не очевидна. Напротив, голос валькирии прозвучал грустно. Луна редко бывает
веселой. Это не ее стихия.
– Давно хотела спросить тебя кое о чем, если ты не
возражаешь… – невинно продолжала Ламина.
Ирка напряглась.
– Да, пожалуйста…
– Ты хочешь сказать, что искренно мне ответишь? Не
соврешь?
– Смотря на какой вопрос, – сказала Ирка.
Внутри у нее все застыло.
Ламина усмехнулась. Выражение ее лица стало еще более отрешенным.
– Ничего личного или, во всяком случае,
интимного… – мягко начала Ламина и вдруг резко выбросила вопрос: – Как
поживает твое копье?
– Мое копье? Нормально, – с недоумением сказала
Ирка.
Отвечая, она почувствовала, что разговор за столом смолк и
теперь на нее смотрят все валькирии и их оруженосцы. Наблюдают с нетерпеливым,
сосредоточенным и, пожалуй, озабоченным любопытством.
– Что, действительно нормально? И ты ничего не
замечала? Вообще ничего? – вкрадчиво спросила Ламина.
– Нет, – ответила Ирка растерянно.
Она попыталась припомнить, не сотворила ли она в последнее
время что-нибудь такое со своим копьем, что могло бы вызвать осуждение
валькирий. Нет, кажется, не сделала да и вообще давно его не вызывала.
Тренироваться одной, без понуканий Багрова, ей, признаться, было лень.
– А почему ты спросила про копье? – набравшись
смелости, поинтересовалась она у Ламины.
Уклонившись от ответа, валькирия лунного копья протянула
руку.
– Если все в порядке, так материализуй его! Вызови! Я
хочу взглянуть сама! – потребовала она.
Ирка хотела послушаться, но внезапно кто-то громко, даже
грозно окликнул:
– ЛАМИНА!
Ирка и Ламина разом обернулись.
Это был первый случай, когда Ирка видела Фулону
разгневанной. У ее рта залегли решительные морщины. Ирка внезапно осознала, что
валькирия золотого копья гораздо старше, чем она, Ирка, представляла.
– Ламина, я уже говорила тебе и хочу повторить еще раз.
Девочка ничего не знает и ничего не должна узнать! Во всяком случае, от тебя! –
ледяным тоном произнесла Фулона.
В ее голосе было столько власти, что Ламина уронила бокал.
Тут невольно представляется нечто синематографичное – стеклянная размазанная
молния, краткий, бесконечно жалобный звон, возможно, капля крови, но, увы…
ничего этого не было. Проза жизни глушит надежды ломом, завернутым в пыльную
штору бытия. Бокал зацепил стол и благополучно съехал на ковер по скатерти,
сохранив хрупкую жизнь.
В этот момент кто-то радостно и шумно прогрохотал по
коридору. Из кухни примчалась хозяйственная Гелата, которая даже в гостях не
усидела за столом и ушла делать салаты. Попутно она успела накричать на своего
оруженосца, который ухитрился влезть в ванную и попрыскаться дезодорантом
Хаары. Это был тот самый здоровяк, который в квартире у Гелаты упорно вбивал
свои гулливерские ноги в тапочки-зайчики.
Гелата тащила его за руку, как гневная мать свое малоумное
двадцатилетнее дитя, явившееся в общую песочницу с пожарным ведром и с саперной
лопаткой и пинками вышвыривающее из нее других, более мелких обитателей.
– Он у меня чумной! Духи и шампуни спокойно видеть не
может!.. – извиняясь, сказала она Хааре.
– Хы! А че тут такого? Жалко ей, что ли? Не обеднеет от
одного пшика! – заявил оруженосец, не выказывая особого смущения.
Гелата покраснела. Краснела она очень подмосковно: шеей и
верхом груди. На щеках же появлялось лишь несколько помидорных пятен.
– Да хоть при людях не спорь со мной, ирод! Тоже мне,
взял манеру!.. – шепнула она, толкая его локтем.
Оруженосец гоготнул как глупый молодой гусь и затих. Ирка с
облегчением подумала, что не один ее Антигон разнузданный. Встречаются и другие
запущенные случаи.
И лишь Хаара не расположена была никому прощать.
– А ну иди-ка сюда, дружок! Я хочу тебе кое-что сказать
по секрету! – позвала она, и оруженосец Гелаты сжался под ее ясным
взглядом так же, как до этого Антигон.
– Не надо! Я больше не буду!.. Подумаешь, один
пшик! – заныл он толстым голосом.
Таамаг по просьбе Радулги стала передавать ей салатницу, но
когда Радулга взялась за нее, обнаружилось, что Таамаг не может разжать рук и
машинально тянет салатницу к себе.
– Эй! Проснись! У тебя это опять началось! –
окликнула ее Радулга.
Таамаг спохватилась и, смутившись, отпустила салатницу.
– Что с ней такое? – шепотом спросила у Бэтлы
Ирка.
– Синдром младшего ребенка из неблагополучной семьи. Ну
когда все приходится отвоевывать, за все драться и человек уже органически не
способен делиться… Ты же знаешь, что она младший ребенок? – шепнула Ирке
Бэтла.
– Кто, Таамаг?
– Ну да. У нее четыре старших сестры. Они и сейчас к
ней приезжают иногда. Конкретные такие тетеньки. Старшая сестра – тренер по
борьбе. Вторая – в спецподразделении. Еще одна – надзиратель в женской колонии.
Про последнюю я мало что помню. Кажется, беспризорников ловит или карманников.
Если хочешь узнать больше – спроси у самой Таамаг, – посоветовала Бэтла.
Однако Ирка решила, что ей и так уже все понятно. Поживешь с
такими сестренками годик, и социальная адаптация тебе обеспечена… Да,
неисповедимы пути, ведущие к свету.
Бэтла, приплюсовавшая к прошлым двум бокалам шампанского еще
два, пришла в неукротимое расположение духа. Ей захотелось поведать Хааре, как
сильно она ее любит, но Хаара, промывавшая мозги оруженосцу Гелаты, ее не
слышала. Бэтла огорчилась и стала бросать в Хаару горошинами из салата.
Почему-то меткость ей изменяла, и горошины попадали не в Хаару, а в Радулгу и
Холу.
