Саид ибн Юсуф зевнул, став на миг совсем прозрачным.
– Всех. От стражей много хлопот. Они вечно чего-то
хотят. Нельзя отдохнуть. Поспать. Подумать. Хаос был проще.
Так и не выяснив, кому служит ифрит, Меф взялся за ручку
двери. Он не был расположен слушать воспоминания ифрита о хаосе, тем более что
одно слово от другого отделяло секунд пять.
– Ну я пошел! – сказал Меф.
– Никуда ты не пойдешь! Ненавижу, когда кто-то куда-то
идет!
Ифрит недружелюбно насупился. Его взгляд превратился в
стальной клинок, вонзившийся в дверь в трех сантиметрах от уха Мефа. Это была
не атака, а предупреждение. Меф это прекрасно понял. Ифриты способны и на
большее. Все же Меф решил не потворствовать прихотям ифрита. Он материализовал
меч и несильно ударил по мешавшему ему клинку. Клинок рассыпался. Ифрит грустно
потер переносицу.
– Эй, не по глазам! Ненавижу, когда по глазам! Так бы и
сказал, что ты один из этих! – возмутился Саид ибн Юсуф.
– Из кого из этих?
– Ну которые командуют!.. – не стал уточнять
ифрит. – Ненавижу, когда командуют!
– Ты все ненавидишь. Хоть что-то ты любишь? –
спросил Меф, несколько утомленный однообразием.
После надлежащих раздумий ифрит покачал головой.
– Ненавижу что-то любить. Это хлопотно, – признал
он.
С этим суждением сложно было не согласиться. Любить
действительно хлопотно, вот только не любить как-то пусто.
– Как ты здесь оказался? Кто тебя прислал?
Задание! – потребовал Меф, пользуясь правом сильного. Раз уж ифрит признал
«Ромасюсика» одним из командиров, теперь он не изменит своего мнения. Это не в
привычках ифритов.
Ифрит попытался сосредоточиться. Газообразному существу это
всегда сложно.
– Не помню, – опечалился ифрит.
– А ты соберись! – посоветовал Меф.
Ифрит попытался собраться. Глаза Саида ибн Юсуфа,
вращавшиеся в глазницах, уставились на Мефа.
– Вспомнил!
– Ну и зачем?
– Чтобы я убрался, когда все будет закончено.
– Что закончено? – не понял Меф.
Ифрит сделал мягкими ладонями округлое движение.
– Все. Кто бы ни победил, я должен замести следы. Вот
только не помню, должен ли я при этом кого-то убивать. Это как-то ускользнуло
от моего сознания, – сказал ифрит и задумчиво посмотрел на туристов.
Вначале ему удалось перенацелить один глаз, а две секунды спустя и другой.
– Может, я должен убрать их? – с надеждой
предположил он.
В рюкзаках у туристов загремели миски и кружки.
– Нет. Видимо, все-таки не их, – признал
ифрит. – Кажется, вспомнил. Я должен прикончить какого-то Беслаева, если
этого не сделают до меня. Ты не встречал Беслаева, Рома ибн Сюсиль?
– Нет.
– Жаль! Если встретишь – убей! – вздохнул Саид ибн
Юсуф. – А теперь иди, Рома ибн Сюсиль! Я теряю энергию от пустых
разговоров.
Он отвернулся от Мефа и уставился в окно.
* * *
Даф пальцем проткнула фольгу на банке с кофе. Она любила
этот звук, как и тот первый аромат, который вырывается из банки мгновение
спустя. В нем была надежда.
Прасковья, сидевшая с ней рядом, втянула носом воздух и
знаком показала Дафне, что она тоже хочет. Дафна кивнула, хотя с ее точки
зрения в том, как Прасковья щелкнула пальцами, было много барского. Это было
движение человека, с рождения окруженного слугами, человека, которому и в
голову прийти не может, что какое-то из его желаний может оказаться
невыполненным.
Меф сказал, что тоже не откажется от кофе.
– Вот и сходи за кипятком! – потребовала Даф.
Меф сам не пошел, но послал Ромасюсика. Шоколадный юноша
встал и, вздыхая, точно наступил его последний час, потащился. Отсутствовал он
довольно долго, однако вернулся живой и невредимый. Меф поспешил задвинуть за
ним дверь. Когда он задвигал ее, пергамент, лежавший в кармане, обжег ему кожу,
как горчичник. Это как минимум означало, что он испытывает беспокойство.
– Ну как? Без приключений? – спросила Дафна у
Ромасюсика.
За несколько проведенных вместе в тесном купе часов она постепенно
привыкла к Прасковье и Ромасюсику. Они были враги, но враги близкие, привычные,
почти родные. Куда больше страшила неизвестность.
Ромасюсик заверил ее, что все «вполне так писфулли».
– И не встретил никого? А чего так долго?
Шоколадный юноша поведал, что коридор перегородила дородная
девица. С ней рядом стоял крепкий мужик, набитый едой, как ходячий холодильник,
и задиристо косился на него, Ромасюсика. Он, Ромасюсик, не стал рисковать и
налил кипятка в соседнем вагоне.
– Ладно, давайте пить кофе! – сказал Меф.
Даф всмотрелась в Ромасюсика и удержала его за руку. Сердце
подсказало ей заглянуть в чемодан. В боковом кармане она нашарила серебряную
ложку, которой три минуты назад там точно не было. Стоило ей окунуть ее в
кипяток, как вода зашипела и стала синей.
Разгневанный Меф притянул к себе Ромасюсика.
– Так это ж не яд, а просто сонное зелье! Я хотел, чтоб
вам спалось лучше! Заботился! – воскликнул тот с обидой.
Прасковья сидела в углу купе, поджав колени. Она была похожа
на пантеру. Гибкая, худая, с дремлющими щелочками всевидящих глаз. Стакан с
кофе клокотал и кипел у нее в руке, в то время как у Мефа и Дафны вода была
лишь теплой – не больше. Еще более странным было то, что Прасковья пила кофе
большими глотками, точно вообще не замечала, что происходит с водой.
Ромасюсик раскладывал вещи. Меф наблюдал, как на столе перед
ним вырастает аккуратный ряд предметов. Салфетки, маникюрные ножницы, два
пузырька, подписанные «venena».
[7]
Заметно было, что к путешествию Ромасюсик подготовился серьезно.
Среди прочих вещиц оказался и стилет, который шоколадный
юноша выложил на стол с большой осторожностью. Буслаев усмехнулся. Судя по
слабому свечению, это был артефакт-перевертыш, дожидавшийся минуты, когда
кто-нибудь посторонний возьмет его в руки и он вонзится ему в сердце на всю
длину клинка.
– Дружочек, не отрежешь колбаски? Прашечка очень любит
колбаску! У нее низкий гемоглобин! – невинно попросил Мефа Ромасюсик,
извлекая палку полукопченой колбасы.
