Убийца подстерег Филомену у ее дома, скромной панельной
пятиэтажки в Марьино. Валькирия испепеляющего копья сидела, опираясь спиной о
дерево. Даже в последнюю секунду она не позволила себе упасть. В груди у нее
торчала стрела. На лице, закрыв мертвые глаза, лежал большой кленовый лист –
возможно, первый лист надвигающейся осени, которая не стучалась еще, а лишь
терпеливо скреблась пальцем в двери.
Сердце у Ирки забилось короткими, захлебывающимися ударами.
Гелата, как валькирия воскрешающего копья, кинулась к
Филомене. Опустилась на колени. Коснулась пальцами шеи и долго, около минуты,
держала их там. Затем с усилием выдернула стрелу и, виновато покачав головой,
поднялась.
– Ну что же ты! Сделай что-нибудь! – раздалось
сразу несколько протестующих голосов.
– Простите, но уже все. В этом мире Филомены больше
нет. Она ушла в вечность, к свету… – сказала Гелата.
– Постой, не сдавайся! Ты же можешь! – схватила ее
за руку Бэтла.
– Я бессильна. Все дело в стреле. Она из
Тартара, – негромко сказала Гелата.
Наконечник был узким, без зазубрин. Не столько наконечник,
сколько стилет, изготовленный для единственного верного удара и насаженный на
древко стрелы. Тот, кто готовил нападение, понимал, что не сможет подойти
близко.
– Кто это сделал? Кто? – страшно, на весь двор,
прорычала Таамаг.
Она не в силах была просто так стоять и смотреть на мертвую
Филомену. Боль и гнев наполняли ее густой бычьей кровью, пульсирующей в сосудах
так, что в носу у Таамаг взрывались мелкие сосуды. Гнев мечтал превратиться в
действие. Ему нужно было бежать, бросать копье, рвать врага голыми руками, но
кого рвать? в кого бросать? Зоркая Ильга первой обнаружила, что, следуя
главному принципу своей жизни, Филомена отомстила за себя сама, вот только
победной косы заплести не успела.
– Кто-нибудь! Подойдите сюда! – окликнула Ильга.
Убийца Филомены лежал за ближайшей машиной, уткнувшись в
асфальт синим лицом. В груди у него была сквозная рана с опаленными краями.
Такую могло оставить лишь копье валькирии. Только вот само копье в ране
отсутствовало.
Газон, на который недавно завезли землю, был весь изрыт
каблуками. Ирка увидела следы плевков и затоптанный окурок.
– Их было двое. Когда я подбежал, то понял, что этот
уже ничего не скажет. Я наклонился, и тут меня кто-то вырубил сзади и взял
копье, – глухо сказал оруженосец Филомены.
Парень наваливался на плечо Вована. Голос у него звучал
равнодушно, но лицо было темным и словно выпитым. Ирка почувствовала, что
оруженосец никогда не простит себе тех мгновений. Хотя что, если разобраться,
он сделал? Ничего. Вот именно: ничего. Не спас. Не закрыл собой. Не сохранил
копье. Да, не успел, да, не сложилось, да, не увидел, но что это меняет? Из
всех уважительных причин мира не склеить одной маленькой истины.
Фулона выпрямилась.
– Мы опоздали. Линия валькирий испепеляющего копья
прервана. Без копья найти Филомене преемницу невозможно, – очень трезво и
спокойно сказала она.
Вскрикнув как голодная чайка, Таамаг рванулась к Фулоне.
Громадная, неуклюжая, разгневанная и бесконечно несчастная медведица.
Медведица, которая наконец нашла врага. Огромная Таамаг нависла над валькирией
золотого копья. Тяжелая ладонь опустилась ей на плечо, комкая одежду,
подбираясь как краб к шее.
– Ты думаешь только о своих копьях, Фулона! На
остальное тебе плевать! Филомены больше нет! Понимаешь, нет! Вот тебе твоя игра
в солдатики! – прохрипела Таамаг.
Ирке казалось: она сейчас бросится на Фулону и задушит ее.
– Это не моя игра в солдатики, – твердо глядя ей в
глаза, произнесла валькирия золотого копья. – Не я ее начала, и тебе это
известно. Мы не принадлежим себе. Мы солдаты света на передовом рубеже. А всякий
солдат знает, что рано или поздно ляжет в бою. Главное для солдата – умереть с
честью и сохранить оружие, чтобы следующие руки смогли поднять его, и армия
света не поредела бы. А теперь возьми себя в руки, Таамаг – валькирия каменного
копья, и не радуй мрак своими сомнениями!
И вновь воля восторжествовала над силой. Пальцы Таамаг
разжались. Послышался жалкий, беспомощный всхлип. Даже не верилось, что он
может иметь отношение к громадной валькирии. Слишком тонким он был, слишком
детским.
Таамаг наклонилась и, мощная, плечистая, как мужчина, с
легкостью оторвала от земли тело Филомены. В ее могучих ручищах валькирия
испепеляющего копья казалась маленькой и хрупкой. Две дюжины кос Филомены
свисали до земли. Если не считать того первого жалкого всхлипа, Таамаг не
плакала, но в горле у нее булькало и клокотало, точно рычал зверь.
Фулона подошла к ней. Теперь уже она опустила руку Таамаг на
плечо.
– Идем, Таамаг! Не медли!
– Куда?
– Мы должны перенестись на пустынный океанский берег и
совершить огненное погребение. Ты знаешь обычай. Тела валькирий, передавших
копье дальше по цепочке, исчезают. Не передавших сжигают в ладье по обычаю
первых дев-воительниц, – сказала валькирия золотого копья.
Таамаг резко повернулась к ней спиной, точно надеясь на чудо
и не желая отдавать Филомену огню. Косы Филомены качнулись. Их было много,
очень много – маленьких, тонких как змейки кос. У Ирки мелькнула мысль,
ужаснувшая ее: не потому ли Филомена погибла, что заплетать новые косы было уже
невозможно, и этим Филомена приблизила свою жизнь к логическому пределу?
Пределу, который сама очертила своей ненавистью?
В стекло фонаря упрямо бились мотыльки. Они тоже стремились
умереть хрупкой и прекрасной смертью, но не могли – натыкались на стекло. А вот
Филомена смогла. Стремительная и яростная, она не знала полутонов. Жила
сражаясь и умерла в битве. Красивый и законченный росчерк земной судьбы на
запотевшем от человеческого дыхания зеркале вечности.
– Погоди, Фулона! Мы не все еще выяснили!
Радулга склонилась над убийцей и сумрачно разглядывала его
запрокинутое лицо. Это был немолодой уже, плотный мужчина. Его сплющенный в
верхней части нос был похож на клюв. Но клюв не хищной птицы, а скорее утки.
Рядом валялся лук. Радулга наметанным глазом определила, что это дорогой лук из
спортивного магазина, лишенный магических свойств. Довольно заурядная игрушка
для богатых взрослых мальчиков, которые на природе, выпив пивка, любят
пострелять в дерево, теряя к занятию интерес после пятого промаха или после пятой
банки. В зависимости от того, что из двух наступит раньше.
– Не страж, нет? – спросила Хола.
Радулга медленно покачала головой.
