– Что-то тут не так. Что именно, не пойму, но не так…
Какой-то он не такой… – сказала она с сомнением.
Нерешительно протянув руку, Радулга коснулась запрокинутого
лица. Вернее, почти коснулась. В последний момент пальцы встретили незримую
преграду. Нервно облизав губы, Радулга попыталась еще раз. Ирка увидела, как
напряглась ее рука, точно стягивала что-то. Послышался хлопок, и мужчина с
утиным носом исчез. Теперь на асфальте, вытянувшись, лежала высокая худая
старуха.
– Полуночная ведьма? – неуверенно предположила
Ирка.
Радулга оглянулась на нее и, не отвечая, потянула незримую
маску на лице старухи. И вновь что-то хлопнуло. Теперь у ее ног лежал парень
лет двадцати пяти. Небольшого роста, мускулистый, сухощаво-крепкий, с округлой
бородкой.
Радулга коснулась его лица, убеждаясь, что магических масок
больше нет. Едва она отняла руку, как тело вспыхнуло. Валькирия ужасающего копья
резво отскочила, спасая глаза от сухого жара. Мгновение – и на асфальте остался
лишь пепел.
– Тройной морок. Кто-то очень хотел, чтобы убийцу не
узнали… – сказала Радулга. – И все же это был не страж. Человек.
– Но откуда магическая маска и заклятие уничтожения? –
усомнилась Хола.
Радулга дернула плечом.
– Откуда я знаю, откуда! – заявила она, и от этого
двойного повторения досада в ее реплике многократно усилилась.
– Но что-то же позволило тебе определить, что это был
не страж!
Радулга нахмурилась, вспоминая. Ее густые брови слились в
одну.
– А, да! Эйдос! – сказала она.
– У него был эйдос? – с недоверчивым ужасом
переспросила Бэтла.
На ее толстом лице дрожала обида. Валькирия сонного копья не
стеснялась плакать – с судорожными всхлипами и так многослезно, что лицо у нее
стало как после умывания. Не только глаза и щеки – даже лоб и шея загадочно
ухитрились намокнуть. Бэтлу совсем не волновало, как она выглядит.
Ухоженные и продуманные до кончиков ногтей, Ильга и Хола
поглядывали на Бэтлу с укором. Даже в горе они были стерильно-прекрасными и
уместно-печальными, точно сотрудницы центрального офиса на похоронах главного
акционера компании.
Не глядя, Бэтла протянула руку. Правильно истолковав жест,
ее оруженосец принялся озабоченно рыться во внутреннем кармане. Для этого ему
пришлось распахнуть пиджак, продемонстрировав окружающим продуктовый патронташ.
Внутренний карман оруженосца оказался глубоким как овраг. И таким же безмерно
вместительным.
Оруженосец достал две пачки чипсов, затем целую пирамиду
пластиковых стаканчиков и, наконец, вскрытую упаковку одноразовых салфеток. В
салфетки была предусмотрительно заправлена плитка шоколада. Так, с шоколадом
внутри, они и перекочевали к хозяйке. Бэтла стала вытирать глаза, обнаружила
шоколад и принялась его машинально есть, подсаливая капавшими слезами.
«Прям целый набор для утешения рыдающих женщин. Умный
мужик!» – подумала Ирка.
– Да, – точно очнувшись, подтвердила
Радулга. – Эйдос у него был… Но неправильный. Я видела, как он вспыхнул и
сгорел вместе с телом!
– Эйдос сгорел? Не верю! Нормальный эйдос и в атомном
реакторе не расплавишь! Он что, был гнилой? – со своей обычной дотошностью
встряла Ильга.
Радулга захрустела пальцами. Она была раздосадована, как
раздражаются плохо выражающие свои мысли люди, когда им требуется описать
что-то сложное, с полутонами, причем описать предельно точно, без ошибки.
– Не гнилой. Вполне нормальный эйдос, но… э-э… выпитый.
Бесцветный, тусклый, мертвый, – отыскивая слова, сказала Радулга.
Фулона наклонилась и посмотрела на пепел, в который
превратился убийца Филомены. Ей достаточно было одного взгляда.
– Переселенец, – жестко поставила она диагноз.
– Кто-кто? – недоуменно переспросила Ирка.
Фулона не ответила, зато Бэтла вполголоса пояснила:
– «Переселенцем» мы называем тело, в которое вселились
и использовали. Даже если бы Филомена не бросила копье, этот парень был уже не
жилец. Тело все равно распалось бы, когда вселившийся оставил бы его.
– Вселившийся кто? – спросила Ирка.
Радулга удивленно уставилась на нее, и Ирка почувствовала,
что вопрос был глупым.
– Хочешь сказать, он придумал убить не сам? –
уточнила Ирка, вновь допуская досадный промах.
– Придумал убийство Каин. Ему первому (и то по
подсказке!) пришла в голову эта оригинальная мысль. Все остальные в большей или
меньшей степени занимались плагиатом, – вместо Радулги ответила Фулона.
Валькирия золотого копья выпрямилась и повернулась к Ирке.
Ее лицо испугало Ирку больше, чем искаженное гневом лицо Таамаг. Оно было
властным, требовательным.
– Не верь мраку! Никакому! Никогда! Мрак подл, даже
когда помогает тебе и якобы желает добра. И главное: никогда не люби слуг
мрака, какими бы хорошими они ни казались. Они не принадлежат себе. Их душами
управляет тьма.
У Фулоны нетерпеливо дернулась щека. В ее зрачках метнулись
далекие автомобильные фары. Шорох шин пронесся и заблудился в путаных колодцах
дворов.
«О ком это она? О Багрове? О Мефодии?» – рассеянно подумала
Ирка.
– Ты валькирия-одиночка! Понимаешь? Что бы на тебе ни
лежало, ты одиночка, у которой есть светлая сторона! – настойчиво
продолжала Фулона.
Ирка ощутила: валькирия золотого копья умеет вдохнуть
уверенность в сомневающийся мир. Всем богат этот мир. Одного ему не хватает –
веры.
Ирка кивнула, по-прежнему мало понимая, от чего ее
предостерегают. Фулона ободряюще улыбнулась, что-то негромко сказала Таамаг,
бережно державшей Филомену, и они исчезли вместе. За ними поспешно
телепортировали другие валькирии. Бэтла и Гелата едва успели попрощаться с
Иркой.
– Заходи как-нибудь ко мне! – крикнула
Бэтла. – Я тебя люблю! В конце концов, какое Ламине дело, почему
валькирия-одиночка – одиночка? Чего она лезет, ну скажи, чего? И к пажу моему
тоже, между прочим, пристраивается…
Бэтла растаяла, а через секунду улетучился и ее заботливый
оруженосец, которого ехидный Антигон из-за его страсти к вкусным макаронам
«Макфа» давно прозвал «макфаносцем». Сама же Ирка давно называла его по-другому
– «папа-птиц». «Папа-птиц» – это оттого, что оруженосец Бэтлы представлялся ей
в виде воробья, который тащит в клюве червяка для своего далеко не худенького
птенчика.
