– Ничего, – горько признала
Зозо. – Просто ходит.
Эдя покачал головой.
– Гм… странный он, твой Бурлаков. Никак
его суть ухватить не могу. Скользкий тип. И где таких уродцев находишь? Не
молчи, я понял: еще одна жемчужина из Интернета!
– Он не уродец! – оскорбилась
Зозо. – Он просто еще не раскрылся! Творческие люди созревают поздно!
– Чушь! Поздно созревают только зимние
сорта яблок. Если мужчина не раскрылся до тридцати лет – значит, он
бракованный.
– Сам ты бракованный, Хаврон! Пошлый,
мерзкий, циничный завистник! – крикнула Зозо. – Так ты поможешь или
нет?
Припертый к стене, Эдя неохотно кивнул.
– Ну и когда тебе нужен весь этот
цирк? – поинтересовался он кисло.
– В субботу. У тебя уже есть кто-нибудь
на примете?
Взгляд Эди, скользнув по залу, коснулся
невысокого, краснолицего и плотного мужчины с воинственно торчавшей щеточкой
усов. Одетый в темный костюм, упомянутый субъект стоял у входа и, скрестив на
груди руки, строго смотрел на веерную пальму, точно желая убедиться, что она не
забыла заплатить за гумус и биоудобрения. Бедная пальма поджималась и дрожала
листьями.
– Бывший борец-разрядник, а ныне
сотрудник службы безопасности, тебе подойдет? – спросил Эдя коварно.
– А он выглядит презентабельно? –
спросила Зозо.
– Он выглядит внушительно.
Взгляни! – заверил ее Эдя, пальцем показывая, куда смотреть.
Зозо осторожно повернулась и осталась довольна
не сколько усами, столько костюмом.
– Но учти, если твой планктон сбежит,
меня не пилить! Не моя была идея! – невинно добавил Эдя.
– Сама разберусь! Только пусть твой
знакомый не особенно его пугает!
– Не беспокойся! Он будет не страшнее, чем
Баба-яга на елке для дошкольников! – заверил ее брат.
Коварную ухмылку он спрятал на дне души,
завалив ее для маскировки мелкими родственными дрязгами и житейскими
претензиями.
– А у тебя-то как с личной жизнью? –
спросила Зозо, для которой этот аспект жизни всегда был самым важным.
Эдя обладал редким даром ускользать от
неприятных вопросов, ухитряясь размывать самую их суть.
– Личная жизнь – это жизнь личности. То
же, что ты называешь личной жизнью, – это фантик от пустоты с заездом в
ничто, – нравоучительно проговорил он.
Зозо непонимающе моргнула.
– Встречаешься сейчас с кем-нибудь?
– Нет. Я боюсь красивых женщин. Вдруг она
откроет рот, а там ничего, – пояснил Эдя.
– Где? Во рту? – не поняла Зозо.
– В голове. И в сердце. Хотя за красивые
зубы порой прощаются даже гнилые мозги. Кстати, ценная рекламная мысль! Подари
ее своему зубодробилкину! Пусть утешает ею клиенток.
Зозо рассеянно кивнула. Она была человек
практики, и все минимально теоретическое от нее мгновенно ускользало. Она
порывисто вскочила, благодарно поцеловала брата и упорхнула влачить свой
офисный плен, в тоскливую темницу, где решетками служили стеллажи с папками, а
единственным окном – монитор компьютера. Были у нее в офисе и свои приятели –
например, пузатый, круглобокий принтер, выплевывающий горячие, свежеиспеченные
страницы. Имелся и враг – синий, похожий на коробку шредер, превращающий труд
предыдущих дней в совершенное ничто. В такие минуты бесполезность собственной
деятельности ощущалась особенно остро.
В чем счастье? Продать кучу запчастей к
тракторам – и вечером забыться беспокойным сном?
* * *
Зозо Буслаева не успела добежать до офиса,
когда неожиданный звонок заставил ее схватиться за сумочку и начать рыться в
ней в поисках телефона.
– Привет! Я никак не мог до тебя
дозвониться! – сразу втиснулся ей в ухо торопливый мужской голос.
– Привет, Леля! Я была в подвале! Там
связи нет! – прощебетала Зозо.
При всем своем воображении она не могла
придумать другого ласкового сокращения для имени «Леонид». Параллельно Зозо
испытывала суеверное смущение. Еще бы – только что говорила о человеке,
расставляла ему марьяжные сети, и тут – чик! – звонок.
– Как ты? – спросил Бурлаков.
– Все как обычно, – сказала Зозо,
привычно удивляясь этому бессмысленному мужскому вопросу.
Если рассказывать «как ты?» подробно, на это
уйдет двое суток. Если же неподробно, то в простом «нормально» нет ровным
счетом никакого смысла. Женщины это понимают. Мужчины – нет.
– У тебя планы на субботу не изменились?
Зозо насторожилась.
– А что? Отменяется?
– Да нет, не отменяется. Просто хотел
уточнить! – заверил ее Бурлаков. – Слушай, хотел тебя о чем-то
попросить… ах да… не могла бы ты захватить с собой молочный зуб своего сына? Не
сохранился случайно?
Зозо споткнулась на ровном месте.
– Молочный зуб Мефа? Зачем тебе? –
перепросила она недоуменно.
– Да пишу я тут одну работку про
минерализацию детских зубов… Надо побольше образцов.
– А-а, ну конечно! – с облегчением
сказала Зозо. – Обязательно принесу! У меня, кажется, был передний. Ну где
новый потом откололся… Только с возвратом, да?
– Само собой! – пообещал Бурлаков.
Они поболтали еще немного, но при этом заметно
было, что все главное уже сказано и разговор сползает к финалу. Попрощавшись,
Леонид Бурлаков отключил мобильный телефон.
– Ай-ай! Не очень-то ты естественно
говорил, – улыбаясь, укоризненно попенял маленький гнутый человек с
зубоврачебного кресла.
Бурлаков облизал губы.
– Я нервничал, – признался он.
– Ну-ну, дружок! – ободряюще сказал
гнутый. – Какие могут быть нервы с нашим-то масштабом? Человек – это
звучит гордо! Мы шагаем по галактикам, задувая звезды! Разве не так?
Ирония Бурлакову не понравилась. Не для того
он четыре года занимался медитацией, подвешивал к лампе амулеты и гладил лысых
индийских божков по ожиревшим пузикам, чтобы над ним смеялись. Именно во время
медитации и вышагнул к нему из алого круга вокруг лампы странный, точно из
пористой глины вылепленный человечек. Очень вкрадчивый, очень гибкий.
