– Больше ничего не скажу, Буслаев.
Убирайся! Сам решай, с кем тебе быть. Только знай: хоть ты и задрал голову к
звездам, но все равно остался прежним!.. Охрана, наши гости уходят! Проводите
их! – приказала она губами Ромасюсика.
Немые стражи сомкнулись за ними. Один из них
попытался подтолкнуть Дафну в спину, но сидевший на плече Депресняк сделал
быстрое движение лапой, и запястье стража прочертили четыре борозды.
Тартарианец даже не вздрогнул. Он медленно поднял руку и, с тайной угрозой
глядя на Дафну, слизнул кровь. Дафна поспешно нагнала Мефодия. С ним рядом она
чувствовала себя спокойнее.
Уже в лифте, когда двери его закрылись,
Мефодий повернулся к Дафне:
– Думаешь, Прасковья сказала правду про
29 ноября?
– Если люди прочитывают фазы Луны, почему
девушка, воспитанная Лигулом в Тартаре, не может просчитать фазы усиления и
ослабления твоего меча? Думаю, для того, кто имеет дар, это не задача, –
резонно сказала Дафна.
У Мефа на языке завертелся вопрос: почему Арей
согласился на 29-е? Неужели не учел? Или не знал? Однако озвучивать свои
подозрения не стал, а, напротив, надежно укрыл опасения под пестрыми обрывками
суетных дневных мыслей, точно Арей и его, Мефа, отношение к нему до сих пор
были тем огороженным участком души, куда он упорно не пускал своего стража-хранителя.
Вместо этого Меф сказал:
– Слушай, я тут все думаю об этих стражах
с вырезанными языками. Это ведь те, кто вякнул что-то на Лигула или на
Кводнона. Ведь так?
Даф подтвердила, что да, не исключено.
– Но почему тогда свет их не защитил? Они
же, получается, наши союзники? – озадачился Меф.
Дафна невесело улыбнулась. Порой Буслаев
задавал вопросы, поразительные по своей наивности.
– Ты их видел? Ну, скажем, того, которого
поцарапал мой кот? – спросила она.
– Да. По-моему, у него не все дома.
– И что, много у него общего со светом?
Меф молчал, ожидая, пока откроются двери
лифта.
– Вот ты сам себе и ответил, –
закончила Даф. – Не всякий, вякнувший что-то на мрак, становится светом.
Иначе всякий бандит, ткнувший ножом другого бандита, назывался бы борцом с
преступностью.
Сказала она это невесело, вспоминая о темных
перьях в собственных своих крыльях.
Неосторожно поворачиваясь в тесной кабине, Меф
сильно приложил Антигона носом об стенку.
– Ну наконец! А то служишь-служишь, и
никакой… ик!.. ласки! – внятно произнес Антигон.
Язык его отмерзал значительно быстрее, чем
туловище.
– Знаешь, – задумчиво сказала
Дафна. – Сегодня я стала гораздо лучше относиться к Прасковье. Даже
несмотря на эту отвратительную сцену…
– Потому что она предупредила о Гопзии?
Меф вышел из подъезда и задрал голову, желая
убедиться, что Прасковья, стремясь попрощаться с ними, не вышвырнет из окна,
например, диван. Ну или Ромасюсика.
– Нет. Когда заметила, как Прасковья
двигается. Порывисто, неспокойно. Волосы часто поправляет. Губы у нее
покусанные. Она как нервный ребенок хватается за одну игрушку, за другую, за
третью, но ничем не может себя занять и ужасно страдает.
– И какая игрушка ей теперь нужна?
Спровадить Ромасюсика, а меня определить вместо него? – недоверчиво
спросил Буслаев.
– Да. Сейчас ей кажется, что, может,
именно ты – та игрушка, получив которую она успокоится. Тем более что это пока
единственное, что от нее ускользает и чего не может дать ей всесильный дядюшка
Лигул. Это глупость, конечно, но страдания настоящие, неподдельные…
– Что-то я не заметил особенных
страданий. Кикимора умыкнула и в холодильник сунула. Ломает своему болтуну
пальцы из-за всякой ерунды. Старуху-гадалку из-за нее спровадили на тот
свет, – проворчал Меф.
Даф не спорила.
– Да, все верно. Но когда-то на лекциях
нам говорили, что, если свету и мраку показать одну и ту же изгаженную, залитую
кислотой картину, мрак увидит следы кислоты, свет же то, что от картины еще
сохранилось и что можно восстановить.
Послышался визг тормозов. Выскочившее из ниоткуда
желтое такси врезалось в землю в нескольких метрах от ног Мефа. Вскопало газон,
покачнулось и с грохотом, с угрозой просадить рессоры, завалилось на колеса. За
тот час, что Меф был у Прасковьи, Мамай ухитрился утратить заднюю левую дверь и
вышибить лобовое стекло.
– Поехали! Мне и так шут знает сколько
раз отжиматься придется, – деловито сказал Меф.
Глава 10
Трынг Однорукий
Ничего не убивает быстрее сытости.
«Книга Света»
Корнелий, не отпущенный Эссиорхом на
очередное, «самое важное» свидание, дулся вот уже десять минут. А когда
Корнелий дулся, он становился ужасно правильным и то и дело говорил «благодарю
вас». Вдобавок он непонятно где подхватил грипп (почти небывалое событие для
стража!) и теперь через равные промежутки времени чихал в рукав.
Нахохленный, как больной воробей, Корнелий
сидел на кухне коммуналки валькирий и смотрел на Багрова слезящимися сердитыми
глазками. Багров, расположившийся на табуретке напротив Корнелия, выглядел
ничуть не лучше. Голова еще кружилась после удара. Лицо было землистое. Веки
опухли и посинели.
Ирке стало жаль их обоих.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила
она Корнелия.
– Благодарю вас, отвратительно!
– Может, тебе чая с лимоном или таблетку
какую-нибудь?
– Благодарю вас, обойдусь.
– Тогда чего ты такой кислый?
– Благодарю вас, на себя посмотри!
В третий раз приняв ледяной вербальный душ,
Ирка успокоилась и переключила внимание на Эссиорха. Тот стоял у окна и смотрел
на площадку, которая отсюда, сверху, видна была только одним, довольно
незначительным углом.
– Как хочешь, а Багрова я забираю с
собой. Нужно показать его тем, кто знает больше моего, – сказал Эссиорх.
Он почувствовал Иркин вопросительный взгляд
даже не оборачиваясь.
– Почему? – спросила Ирка.
– Мне не нравится его рана.
– У него нет раны.
– Ошибаешься. То, что удар был нанесен
рукоятью, еще ничего не означает. Тартарианское оружие очень коварно.
