Хан охотно выжал газ. Когда он разворачивался,
Меф увидел в зеркальце, как следом за ними рванулся невзрачный грязно-желтый
автомобиль.
– Спорим, в той машине Прасковья с
Ромасюсиком? – сказал Меф во внезапном прозрении.
Арей отнесся к предложению практически.
– На что споришь, на эйдос? –
спросил он.
– На эйдос нет, – ответил Меф, преодолев
острое искушение сказать: «Да запросто!»
– Что, слабо? – презрительно сказал
Арей.
– Да, слабо, – охотно согласился
Меф, которого давно нельзя было поймать на такие подростковые подначки.
– И на меч не споришь?
Меф не поспорил и на меч. Убедившись, что он
не переменит решения, Арей даже расстроился.
– Правильно, что отказался. Потому что
там внутри была одна Прасковья, – с сожалением сказал он. – Ромасюсик
наблюдал от бензоколонки. Обратно в машину она его не взяла. Видно, решила, что
сам как-нибудь дотащится.
Глава 12
Два сантиметра жизни
Мы обманываем и презираем других людей, потому
что считаем их недостойными хорошего отношения. Нашего отношения. Другие –
точно так же обманывают и презирают нас. И получается добровольное общество
любителей взаимной порки.
Неформальные беседы златокрылых
Последний из парней был нокаутирован секунд
через сорок после того, как микроавтобус Мамая умчался по Большому проспекту.
Двоим все же удалось удрать. Они маячили где-то внизу, у портовых кранов, не
теряя из виду своих и готовясь дать деру, если за ними погонятся.
– Редкостные олухи! Они еще думают, что
кому-то нужны! – сплевывая кровь, сказала Таамаг.
Постояв немного в задумчивости, она вздохнула,
обозрела площадку, на которой неподвижно лежало, стонало и ругалось тринадцать
человек, за вычетом собственного ее оруженосца, и взялась за очистку.
– Объявляю уборку! Все, кто может
убраться, – убирайтесь сами! – крикнула она.
Некоторые воспользовались этим предложением,
но основной народ остался на асфальте и песочке. Усадив за руль тех, кто еще в
состоянии был понимать глубокий философский смысл, заключенный в педалях газа и
тормоза, Таамаг заботливо погрузила на задние сиденья всех прочих.
Самых буйных, пытавшихся еще драться, пришлось
засунуть в багажник и там запереть. Один попытался боднуть Таамаг лбом в лицо.
– Ты, дрянь такая, за все ответишь! Мы
вернемся и вас..! – заорал он.
Не дослушав, Таамаг хлопнула его по голове
крышкой багажника и деловито потрогала кнопку.
– Ненавижу, когда в глаза врут, –
сказала она.
– В смысле? – не поняла Ирка.
– Ну наблюдение такое: чем чаще мужик
повторяет, что он вернется, тем реже возвращается, – басом пояснила
валькирия каменного копья.
Когда все четыре автомобиля уехали, Таамаг
деловито обозрела поле боя.
– Кажется, пронесло. Тот кусок земли не
пострадал. Ни крови, ни выбитых зубов. Напрасно я волновалась, – сказала
она вполголоса.
Валькирия каменного копья наклонилась и,
подняв помповое ружье, небрежно сунула его под мышку.
– Арматуру – на помойку, биты – Вовану, а
ружье надо будет Радулге подарить. Она у нас палить любит, – распорядилась
она.
Чуткая Ирка уловила в голосе Таамаг искреннее
желание доставить Радулге радость и удивленно вскинула голову.
– Как-то Бэтла у чувака одного автомат
отняла, так Радулга едва от счастья не померла! Отстреляла два рожка, а потом
патроны всюду искала! – продолжала валькирия каменного копья.
– Кто отобрал автомат, Бэтла? –
изумилась Ирка, никак не ожидавшая от нее такого.
– Ну Бэтла! А чего тебя смущает? Надо было
разрешить ему и дальше с ним бегать? – не включилась в ее удивление
Таамаг, вообще не усматривающая здесь темы для обсуждения.
Она вгляделась Ирке в лицо и вдруг строго
приказала:
– Слышь, одиночка! А ну, ходь сюды!
– Зачем?
– Иди, я говорю! Равняйсь – смирно! На
меня смотри! Чего у тебя тут?
Протянув палец, Таамаг без церемоний ткнула
Ирку в скулу. Одиночка вскрикнула от сильной боли, всверлившейся ей в мозг.
– Ага! Больно! – удовлетворенно
произнесла Таамаг. – А почему больно? Не трубой, надеюсь, зацепили?
– Не знаю… Не почувствовала… –
растерянно призналась Ирка.
– Значит, не трубой, – сама себе
ответила Таамаг. – Если б трубой или битой – почувствовала бы. С такой
тонкой шеи голову унесет на раз-два!
Все же она взяла Ирку за плечи и, притянув к
себе, приказала:
– А ну, посмотрела куда-нибудь на свет!
Выше! Эх, жаль фонарика нет! Ничего, зрачок вроде реагирует нормально. Сознания
не теряла? Подвигай нижней челюстью! Потряси головой! Не кружится? Теперь
высунь язык как можно сильнее! Еще сильнее, до предела! Так… Улыбнись теперь!
Сильнее растягивай губы! Сглотни слюну! Не тошнит? Нормально, сотрясения нету!
Жить будешь, пока что меня не разозлишь!
Таамаг ободряюще толкнула Ирку ладонью, и
валькирия-одиночка ощутила грубоватую ласку, исходившую от этой огромной
женщины. Ласка была такая же, как сама Таамаг, – неуклюжая, дикая, но
внутренне горячая и живая.
В крайнем удивлении Ирка уставилась на
валькирию каменного копья, внезапно с острой ясностью осознав, почему ее
призвал свет. В громадной Таамаг были порыв, жертвенность и сила. В медвежьем
теле жил не медвежий дух.
Параллельно Ирка обнаружила, что сама Таамаг
пострадала в драке куда больше. Один глаз у нее совершенно закрылся. Через лоб
и правую бровь сверху вниз пробегал ножевой порез. На подбородке заметны следы
ногтей. Нос был смещен и уже начинал отекать.
«И она еще волновалась, все ли со мной в
порядке! Ну и свинья же я была, что плохо о ней думала! Вечно так: только дурно
подумаешь о человеке, а он точно нарочно к тебе вдруг лучшей стороной
повернется!» – подумала Ирка с раскаяньем.
– Слушай, а тебе тоже досталось! –
сказала она.
Таамаг отмахнулась.
– Разве это раны, одиночка? Ты, верно,
никогда не видела людей, которые действительно побывали в передряге… А я
пропустила несколько ударов – всего и делов-то.
– Но у тебя нос сломан!
– Про нос, кстати, да! Хорошо, что
напомнила. Надо подзаняться! – благодарно кивнула Таамаг.
