Рассердился – значит, рассердился. Раскаялся и
заплакал – так раскаялся и заплакал. Если полюбил кого-то, то сразу и на всю
жизнь. Схватил в охапку и бежать, авось не догонят, а имя украденной можно
узнать и по пути. Решил пожертвовать жизнью за друга – пожертвовал. Мысль была
словом и одновременно действием. Головой никто не крутил, не ныл и назад не
оборачивался.
«А сейчас люди дробные. Вроде и убивают реже,
зато гадят чаще. И любят, точно дохлую кошку гладят, и сердятся половинчато, и
прощают в треть сердца. И все как-то вяло, без силы, без желания… И кому мы
такие нужны? Эх, зажег бы кто нас!» – подумала Ирка.
* * *
Когда они вернулись на площадку, там уже
дежурили Ламина и Хола. Их оруженосцы с апломбом рассуждали, каким способом
можно быстрее натянуть тетиву у арбалета. Когда же тема исчерпалась, перешли на
способы закалки дамасской стали.
Насколько Ирка могла определить на первый
взгляд, оба оруженосца относились к породе всезнаек-эрудитов, которые все и обо
всем знают понемногу, вглубь благоразумно не ныряя и размазывая знания по мозгу
тонким слоем, как масло по хлебу.
Ламина сидела на краю песочницы и, точно
загорая, смотрела на луну. Хола прохаживалась взад и вперед, как тигрица в
клетке.
– Ну как дела? – спросила Таамаг.
– Чудесно, – отрешенным эхом
откликнулась Ламина.
В ее взгляде сквозила лунная пустота.
– Новых атак не было?
– Нет, – ответила Хола. –
Комиссионеры – те шныряли, но близко не совались. Хотела я одного копьем
подшибить, но смазала.
– Злиться надо меньше. Кипят только
чайники, – сказала Ламина.
Не принимая участия в разговоре, Ирка отошла и
остановилась, глядя на дремлющую в ночи бензоколонку. Память укусила ее
беспокоящим воспоминанием. Она готова была поклясться, что в микроавтобусе с
разбитым стеклом, кроме лица Арея, она видела мелькнувшее лицо Мефа. Но почему
он там? Зачем? Как он мог смотреть и не вмешаться, не помочь?
Таамаг она ничего не говорила и говорить не
собиралась, но на душе у нее стало неприятно. Нет, не обиду она испытывала, а недоумение,
какое бывает, когда человек, которому ты доверяешь, вдруг совершает непонятный,
скользкий и необъяснимый поступок. Необъяснимый потому, что объяснение, если
его давать, станет приговором.
«Я должна увидеть Матвея! Немедленно, прямо
сейчас! Мне необходимо его увидеть!» – почувствовала Ирка.
Когда одна чаша весов перевешивает тоской и
недоумением, на другую, чтобы не нырнуть в уныние, непременно надо положить
что-то утверждающее и обнадеживающее.
Попросив разрешение у Таамаг отлучиться и
услышав в ответ великодушное: «Ну топай!» – Ирка сосредоточилась и мысленно
позвала Корнелия. Непутевый связной света появился минут через пять. Вид у него
был заспанный, хотя он и уверял всегда, что раньше шести не ложится и вообще
спит не больше двух часов.
– Ну чего тебе? – спросил он, зевая.
– Где Багров? В Эдеме? – задала
вопрос Ирка.
– Так его и взяли в Эдем! Догнали и еще
раз взяли! Эдем заслужить надо. Если меня оттуда вот-вот выпрут – чего тут о
Багрове говорить! – заявил Корнелий.
– Но хоть подлатали? – забеспокоилась
Ирка.
– Подлатали.
– А где он сейчас?
– У Эссиорха в Москве отлеживается. Вчера
с утра жар был – ртуть чуть из градусника в космос не улетела, а сейчас уже
ничего. Загромождает мой диван и грустит.
– А увидеть его можно? – спросила
Ирка.
– Да запросто! Можешь даже с собой
забрать. А то мне надоело на полу спать. Эссиорх на меня вечно свой мольберт
роняет, когда ночью на него муза наступит. Лежишь себе, ворочаешься, и тут –
хлоп! – на тебя сваливается бездарное полотно с непросохшим маслом! Не хило,
да?
Перед тем как отправиться к Багрову, Ирка
ненадолго поднялась в квартиру, чтобы захватить с собой ноутбук. Ей не
хотелось, чтобы оруженосцы-всезнайки попытались туда залезть.
Корнелий с ней не пошел. Он уже достаточно
проснулся для того, чтобы потрепаться с Холой и Ламиной, и направился к ним,
выпячивая грудь, как молодой петушок. За те полторы минуты, что Ирка
поднималась по ступенькам, он ухитрился выяснить, что Хола делает вечером,
сказать Ламине, что у нее печальные глаза, попросить у Таамаг разрешения
потрогать ее бицепс и вызвать на дуэль всех трех оруженосцев.
В темном коридоре Ирке попалась Инга
Михайловна, бредущая на кухню. Одетая в белую ночную рубашку, она походила на
шаткое привидение. В руках она держала кашляющую тревожным ночным лаем собачку.
– Кто там? – испуганно спросила Инга
Михайловна.
– Я, Ира. А почему свет не горит?
– Лампочка перегорела. Но ты не волнуйся,
я уже просунула под дверь серфингисту письмо с требованием принять меры. В
прошлый раз меняла я и не хочу терпеть экономического ущерба.
– А, ну да… – сказала Ирка
рассеянно. – А так сказать нельзя? Словами?
– Разговаривать с ним бесполезно. Я с
этим субъектом не вступаю в контакт после того, как одна из его досок едва не
убила Мими. И вообще, дорогая моя!.. Питер не тот город, в котором беззащитной
молодой девушке следует гулять ночью! Советую принять это к сведению и впредь
использовать как жизненное правило!
Захватив ноутбук, Ирка вышла. Лестничный
пролет встретил ее такой же темнотой, как и квартира. Ступеньки слабо серели.
Над ними нависла густая сосущая тьма, разбавляемая брызгами луны, когда поворот
лестницы проходил мимо окна.
Вначале Ирка несла ноут перед грудью, но,
опасаясь разбить, застегнула сумку и перебросила через плечо. Держась рукой за
перила, она ногами осторожно нащупывала выщербленные ступеньки. Казалось бы,
излишняя предосторожность, но ступеньки были разной величины, и Ирка даже при
дневном свете ухитрилась пару раз с непривычки сверзиться.
Одиночка спустилась уже на два пролета и
приближалась к третьему, когда что-то заставило ее остановиться. Позднее она
приписала все интуиции, хотя на деле причина была более прозаичной. Ремень
сумки ноутбука был слишком длинным, и сумка, раскачиваясь, при каждом шаге
стукалась о бедро.
Ирка поправляла сумку, когда ей почудился
неясный, смазанный звук, донесшийся оттуда, где чуть более светлая полоска
перил прочерчивала темноту.
– Ау! – негромко окликнула Ирка.
Никто не отозвался.
– Кто там? Есть кто? – снова
крикнула Ирка.
