– Разве суккубы заставляют себя
ждать? – усомнилась Ирка.
– Как раз суккубы-то и любят поломаться.
Хотя ломаки ломаками, но стражей они дразнить не рискуют.
Багров заткнул ноздрю подушечкой большого
пальца, потом внимательно посмотрел на него, проверяя, не пошла ли вновь кровь.
– Что, снова? – сочувственно спросила
Ирка.
Матвей не ответил. Даже не закрывая глаз, он
видел, как рядом с Гопзием на проспекте остановился автомобиль. Водитель с
плоским азиатским лицом, выбежав, открыл заднюю дверцу и выпустил грузного
высокого мужчину – краснолицего, сопящего, чем-то напоминающего языческого
истукана. Косолапя, как медведь, истукан подошел к Гопзию и остановился шагах в
двух.
Насколько Гопзий казался тонок, подтянут,
резок, настолько же его собеседник выглядел неуклюжим и громоздким. Вдвоем они
были точно шпага и каменный топор.
– А ведь медведи на самом деле очень
ловкие звери, – пробормотал Багров.
Ирка, не понимавшая, в чем дело, недоумевающе
уставилась на него.
– Ты что-то видишь? – спросила она.
– Начальника русского отдела мрака!
– Арея?! И что он делает?
Багров начал было описывать, что Арей стоит,
скрестив руки, и не то насмешливо, не то задумчиво смотрит на Гопзия, а тот,
точно в лихорадке, что-то быстро и горячо объясняет, но после решил, что
пересказывать это бесполезно.
– Разговаривают, – коротко пояснил
он.
– О чем?
– Понятия не имею. Ты когда-нибудь
смотрела фильм без звука? Вот и я примерно то же вижу. Вроде как Гопзий
оправдывается и одновременно пытается что-то доказать.
– А Арей?
Матвей всмотрелся в неподвижное, мертвенно
непроницаемое лицо барона мрака с желтоватой, чуть отвисшей кожей под глазами и
крупными порами на щеках и в центре шишковатого лба. Разрубленный нос двоился,
и взгляд Гопзия бегал с одной половинки на другую, не зная, где остановиться.
Все это описывать Ирке он тоже не стал, а
упомянул о главном, в чем, как ему казалось, была суть.
– Арей сопит, – сказал он.
Разговор продолжался недолго. Примерно через
минуту Арей впервые разомкнул губы и произнес несколько слов. В ответ Гопзий
вновь выдал целую тираду, однако довести ее до конца ему не удалось. Внезапно
рука Арея сделала быстрое движение и резко, но несильно хлестнула Гопзию по
лицу. Голова Гопзия дернулась. Вместе с ней дернулась и голова Матвея. Из носа
у него вновь пошла кровь, и Ирка торопливо сунула ему полотенце.
– Кажется, Арей пытается оскорбить
Гопзия! Он его ударил! – сквозь полотенце сказал Багров.
– А тот что?
– Ничего. Повернулся и пошел куда-то. А
Арей как стоял, так и остался стоять. Он взбешен и разочарован. Еще бы: его
вызов не приняли! Теперь вот к машине возвращается.
– И клинок свой Гопзий не материализовал?
– Нет.
– Трус! – убежденно сказала Ирка.
Матвей откинул голову на подушку, чтобы кровь
скорее остановилась. На полотенце проступало красное пятно.
– На твоем месте я не делал бы поспешных
выводов. То, что змея не стала сражаться с медведем в честном бою, еще не
означает, что однажды она не укусит его во сне, – сказал он и, закрыв
глаза, задышал ровно и спокойно.
Ирка стала трясти его, однако Багров открыл
глаза только минут через пять. Очнувшись, он бодро сел, свесив ноги, и отбросил
полотенце.
– Все! – сказал он, недоверчиво
моргая.
– Что «все»?
– Кина больше нету. Четвертый клинок
мрака удалился в Тартар.
– Ты-то сам жив?
Багров встал на руки и прошелся по комнате.
Для человека, который совсем недавно напоминал мертвеца, это было крайне
самонадеянно.
– Жив! Хочешь оказать мне услугу?
– Ну!
– Скажи мне что-нибудь простое, понятное
и нравоучительное! Такое, чтобы в этом была успокоительная и прочная мудрость! Ну,
например, помнишь, как ты пришла ко мне в лодочный сарай и, не зная толком, что
такого произнести дружеского, изрекла: «Покупай всегда одинаковые носки! Так их
проще после стирки разбирать по парам». Я вот на всю жизнь запомнил!
– Багров! Я тебя прикончу! – с
негодованием завопила Ирка.
Глава 16
Non annumero verba sed appendere
[3]Человеческая свобода – это не бескрайний выбор
бескрайних решений. Свобода – это обычно выбор из двух, противоречивых таких
решений. Совсем маленьких, неброских, но необычайно важных. Дать милостыню
бабульке или не дать. Пнуть собаку или не пнуть. Схалтурить или не схалтурить.
Помочь или так сойдет. Именно в выборе этих неброских решений и выковывается
человеческая личность.
«Книга Света»
В обычных случаях Мефодий просыпался утром
плохо. Сознание заводилось медленно. Желаннее подушки в мире ничего не
существовало, и порой Меф всерьез опасался, что, догадайся Тухломон в эти
секунды подсунуть ему пергамент о добровольной передаче эйдоса мраку, он
подмахнет его не глядя, в обмен на двадцать лишних минут сна.
«Ты как мотоцикл Эссиорха! Начинаешь фырчать и
откликаться только после седьмого пинка!» – говорила Улита, которой нередко
поручали поднимать его, когда Меф еще служил мраку в резиденции на Большой
Дмитровке.
Порой ведьме приходилось даже использовать
авральный вариант побудки. Авральный вариант был известен в народе как Петруччо
Чимоданов. Он являлся в комнату Мефа, сопровождаемый верным Зудукой, и,
восторженно перекашивая рот, принимался палить в потолок из пистолета Макарова.
Однако в то утро двадцать седьмого ноября, за
два дня до дуэли, Меф проснулся неожиданно рано и без посторонней помощи.
Рассвет только-только начинал сереть за окном. Буслаев лежал, смотрел в
потолок, ощупывал кончиками пальцев свою голову и, ощущая под кожей твердость
черепа, внутренне замирал от ужаса этого открытия.
Разумеется, он и раньше догадывался, что у
людей существуют черепа, но тогда это было отрешенное знание. Знание, по
которому черепа имели все, кроме тебя. Ты же был единственным приятным
исключением из правила, тем, кто, имея череп, словно бы его не имел. Теперь же
абстрактное знание сделалось внутренним жутким открытием.
