Она и впрямь была распростерта на груди и животе Аретино, а
ноги ее еще сжимали его бедра, и тела их были соединены. Стояла жара,
нестерпимая жара, да к тому же любовники не размыкали объятий целую ночь, и
тела их были мокры от пота. Но Троянде казалось, что это из сердца ее, сквозь
все поры тела, сочится бесконечная любовь и нежность, которая переполняла ее и
порою становилась почти нестерпимой. Любовь к этому человеку, бедра которого
она все еще стискивала коленями так. что сладостная ломота отзывалась во всем
теле…
Троянда чуть повернула голову и коснулась губами черной
курчавой поросли на груди Пьетро. Волоски были соленые, и Троянда улыбнулась,
медленно, сонно бродя пальцами в густых завитках. Тело Аретино так густо
покрывала шерсть, что иногда распаленной Троянде чудилось, будто с нею
любодействует не совсем человек, а не то зверь, не то божество. Пожалуй, и то,
и другое, и третье, потому что Аретино явился ей всем сразу. Троянда прежде и
вообразить не могла, что такое бывает на свете…
Да что, собственно, она вообще знала?! Теперь Троянде
казалось, что вся ее прошлая жизнь имела смысл лишь постольку, поскольку она
выучила в монастыре классическую латынь и древнегреческий язык — как
выяснилось, для того, чтобы запоем читать книги из роскошной библиотеки
Аретино. Это было очередным открытием (да вся ее жизнь теперь состояла из
открытий!) — узнать, что книги могут описывать не только жизнь святых, но и
каких-то других мужчин и женщин, чье призвание заключалось в служении не богу,
а любви.
Гомер, Сафо, Анакреонт, Овидий, Гораций, Феокрит. Феогнид…
Троянда читала их книги без устали, сначала с перехваченным горлом, оттого, что
совершает смертный грех, но очень скоро боязнь сменилась восхитительным
чувством свободы. Так вот, оказывается, что такое настоящая жизнь!
Монастырь? Но теперь она уже не вспоминала о нем, разве что
изредка Гликерию, суровую, но такую добрую к ней. Матери своей Троянда не
помнила — иногда всплывали в памяти ласковые светлые глаза, глядевшие словно бы
мимо, затуманенные какими-то тайными мыслями; легкая, небрежная улыбка… И это
было все, что она помнила из своего прошлого. Гликерия говорила девочке, что
обе они родом из далекой огромной страны, называемой Россия, но в памяти
Троянды это слово было прикрыто непроницаемой завесой ужаса, сквозь которую
иногда брезжили очертания ледяного зимнего леса, долгого, мучительного пути,
мрачного взгляда чьих-то черных глаз… страх, вечное желание куда-то спрятаться
от этих ненавидящих глаз… больше она ничего не помнила — вернее, боялась
вспоминать. Гликерия сперва пыталась расспрашивать, но девочка заходилась в
мучительных рыданиях, едва удавалось вызвать в памяти хоть какой-то образ ее
прежней жизни, вот старая садовница и отступилась, мудро рассудив: господь
наверняка знал, что делал, когда прикрыл сознание ребенка завесою беспамятства.
Со временем Дария и вовсе перестала размышлять о своем прошлом. «Россия»,
«мать», «дом» — это были только слова, не наполненные никаким значением. Жизнь
она привыкла исчислять с того мгновения, когда среди мягкой тенистой зелени
монастырского сада увидела морщинистое смуглое лицо Гликерии… но теперь она
поняла, что ошибалась. Жизнь началась для нее с той минуты, когда высокий
синьор в алом камзоле — ее Пьетро — взял Дарию за руку и припал поцелуем к ладони.
Так вот зачем страдала она в детстве, зачем изнывала от
неосознанной тоски в монастыре, зачем была соблазнена дьяволом и покинута
богом! Судьба уготовила ей эти испытания на пути к счастью, которое,
оказывается, можно обрести только в объятиях этого мужчины.
Обеты и молитвы Троянда-Дария стряхнула с себя, как
изношенную одежду. Но если бы кто-то вздумал упрекнуть ее за это, она нашлась
бы что ответить. Да, бог первым предал ее верность, когда позволил дьяволу
изнасиловать ее. Что проку служить повелителю, не могущему защитить рабу свою?
И за что, за что она была отдана на растерзание чудовищу, развратившему ее?..
Впрочем, обида на небеса быстро проходила. Троян да любила
размышлять и исследовать сцепление событий и потому не могла не понимать: одно
вызвало другое, и ежели бы дьявол не овладел ею в ту роковую ночь, она
закончила бы дни свои в монастырской скуке, так и не узнав Аретино! При одной
только мысли о том, что их дороги никогда не пересеклись бы, Троянда начинала
со жалеть, что бог не отступился от нее еще раньше. Бедняжка, она лишь
подтверждала своим примером чье-то мудрое изречение: только глупцы думают, что
ряса и чепец — это неизлечимая болезнь, женщина всегда остается женщиной, а
плоть — плотью. Она любила — впервые, она познавала мужчину — впервые, а
значит, любовь и познание любви случились в мире впервые со дня его сотворения.
Вычеркнув из своей жизни монастырь, Троянда со жалела только
лишь об одном: что Аретино не разрешаем ей увидеть мать аббатису и
возблагодарить ее, как всемилостивую мадонну, за то счастье, которое она
даровала перепуганной, несчастной, угрюмой девчонке. Впрочем, мать аббатиса,
пожалуй, и не узнала бы прежнюю Дарию в красавице, обвитой в розовый шелк, с
коротеньким модным корсажем, усыпанным драгоценностями, с оголенными плечами и
низко вырезанным декольте, с короткими рукавами, затканными золотом и серебром,
с длинным-предлинным шлейфом, который Троянде пришлось учиться носить. Да ей
вообще всему на свете приходилось учиться, от любви до искусства одеваться. Поначалу
руки ее путались, и, с утра начав, она едва могла закончить это занятие к
вечеру. Вечером являлся Пьетро и начинал хохотать, застав ее еще не убранной, в
одну минуту срывал одежды, на которые были затрачены много часов, и опрокидывал
Троянду — даже не в постель — там, где она стояла, не имея терпения добраться
до ложа. Им все служило ложем: кресло, или стол, или маленький, обитый бархатом
табуретик, мраморная скамья, ступеньки, перила лестницы, пол… в конце концов,
стенка, к которой можно было притиснуть Троянду.
Как-то раз, взглянув на небрежно смятое и кое-где
разорванное платье (она даже не успела пристегнуть рукава и приколоть мех к
декольте!), Троянда робко заикнулась, что не надо покупать ей столь дорогие
наряды, ежели их постигает такая участь. Аретино расхохотался:
— Ты теперь знатная дама, дитя мое, а это значит, что ты
должна носить все самое лучшее. Но в одном ты права: мода нынче тяжеловесна.
Еще десять, двадцать лет назад все дамы старались выглядеть юными девушками;
теперь же все бутоны стремятся поскорее превратиться в пышные, зрелые цветы.
Рукава, на мой взгляд, тяжеловаты… Мы поступим вот как: я закажу для тебя
наряды не столь помпезные, но не менее роскошные, с которыми ты вполне будешь
успевать управляться. И пришлю служанку. Знатной госпоже нужна служанка!
