Девочка вздрогнула, подняла голову и увидела великолепную
башню с аркой. Наверху башни имелся огромный круг, четко расчерченный короткими
палочками, к которым тянулись две стрелки: одна длинная, другая короткая. В
кругу было нарисовано также много солнц, и лун, и каких-то загадочных созданий.
Над кругом виднелось изображение Богородицы с младенцем, перед которой
двигались фигурки трех людей, предшествуемые трубящим ангелом. Все они
двигались мимо Богородицы, отдавая ей поклоны. Повыше, на фоне диковинных солнц
и звезд, парил золоченый лев, раскинувший крылья. А самую верхушку башни венчал
огромный колокол, в который били молотами два огромных человека. Их движения
были замедленны, и Дашенька удивилась, как странно, деревянно взмахивают эти
люди своими не очень-то тяжелыми на вид молотами.
Чудилось, она век сможет глядеть на их размеренные движения,
на стройную фигуру Богородицы, на золотого прекрасного льва, но тут голос
человека, которого она боялась и ненавидела больше всех на свете, грозно
рыкнул:
— Чего стала, грязная тварь! Самое время затолкать тебя в ту
выгребную яму, где тебе и место! Пошли, ну! — И, грубо дернув девочку за
покрытую синяками ручонку, он поволок ее за собой… как проволок почти через
полмира.
* * *
Тогда Дашенька не знала того, что знала теперь Троянда.
Богородицу здесь называли Мадонной, а фигурки волхвов и ангела-вестника
проходили перед ней только на праздник Вознесения. Золоченый лев звался львом
святого Марко, люди на башне были не живые, а бронзовые, и колокол бронзовый, а
круг, изрисованный непонятными знаками, — чудесные часы, где отмечены не только
цифры, но также лунные фазы, положение солнца среди знаков Зодиака и даты.
Башня так и называлась: Torre del Orologio — башня Часов. Это было новое
знание, однако… однако по-старому вздрогнула она, и сумасшедше заколотилось
сердце, когда, вслед за последним внушительным ударом, послышался знакомый
мощный голос, звучавший теперь совсем не грубо, а скорее льстиво и вполне
добродушно:
— Чего ж вы стали, достопочтенный синьор и прекрасная
синьора? Самое время зайти в лавку Марко и отмерить локтей по двадцать каждой
из моих великолепных заморских материй!
* * *
У Троянды подкосились ноги, и она вцепилась в руку Аретино.
Тот решил, что девушка подает ему знак заглянуть в эту лавку, и послушно
направился внутрь. Троянда влачилась за ним, не чувствуя, как идет. Она словно
бы вся обратилась в зрение: смотрела, не слыша ни звука, как шевелятся красные
губы над холеной черной бородой, г которой не было ни одного седого волоска (и
туг же сообразила, что помнит эту бороду другой: клочковатой, грязной); на
округлое, излучающее довольство лицо (она помнила запавшие щеки измученного человека);
на светящиеся приветливостью глаза… О, сколько ненависти источали они тогда,
давным-давно — чудилось, всю ненависть мира! — но иногда наливались мучительной
болью, и эти мгновения были для Дашеньки самыми страшными!
Ее словно молнией ударило.
Была ночь, да… Ветер выл, за окном плясала холодная луна, и
Дашеньке стало вдруг так страшно, так одиноко в своей бревенчатой, жарко
натопленной светелке, где дрожал маленький огонек лучинки, а по углам таились
шевелящиеся тени! Она вылезла из постели и неслышно босиком выскользнула в
сени, сделала несколько шагов, держась за стенку, чтобы не заблудиться в
кромешной темноте, нашарила железное кольцо, потянула…
Дверь отворилась — и она увидела высокого и красивого
чужеземца, Марко, частенько привечавшегося дядею Михайлой. Этот человек стоял,
воздев окровавленный нож, и безумным взором глядел на два тела, простертые у
его ног. Два белых, неподвижных, окровавленных тела…
Дашенька посмотрела туда — и отпрянула, и неслышно прикрыла
дверь, и влетела в свою комнатушку, забилась с головой под одеяло, уверяя себя,
что это морок, страшное видение, что не могла ее матушка лежать там — голая,
неподвижная, залитая кровью! Нет, нет! Все привиделось. Надо сидеть тихо, надо
уснуть — и к утру кошмар исчезнет…
Увы, к утру морок не иссяк, ибо утро Дашенька встретила в
завьюженном лесу, за несколько верст от Москвы. — и с тех пор вся жизнь ее
превратилась в сплошной кошмар! Убийца ее матери держал в руках ее жалкую
жизнь, и Дашенька чувствовала: стоит Марко заподозрить, что она знает об
убийстве, — прикончит не задумываясь!
Теперь больше всего на свете она боялась словом обмолвиться,
взглядом намекнуть на то, что страшная картина преследует ее неотступно. И
незрелым, смертельно перепуганным своим умишком она поняла: чтобы не думать об
этом, не выдавать своих мыслей, надо все забыть! И она забыла, забыла накрепко,
на долгие годы… вспомнив лишь теперь, при звуке этих часов, при звуке этого
голоса, при виде благообразного лица убийцы.
Беспамятство помогло ей выжить, а теперь казалось, будто она
умирает.
* * *
— Троянда! О мадонна, да что же это? Что с тобой, Троянда?!
— пробился к ее сознанию знакомый голос, и она очнулась, поняв, что Пьетро
почти держит ее на руках, встревоженно повторяя: — Что с тобой, Троянда?
— Троянда? — переспросил купец, судя по виду, искренне
обеспокоенный состоянием знатной покупательницы. — Прекрасную донну зовут
Трояндой? Имя удивительное, под стать ее красоте! Но на каком же это языке,
позвольте спросить, синьор, и что оно означает?
— На каком-то славянском, — буркнул Пьетро. — Означает…
Все хорошо, мне уже хорошо, — перебила его Троянда,
утверждаясь на ногах и посылая успокаивающую улыбку своему заботливому
возлюбленному и любезному купцу. — у меня просто закружилась голова от изобилия
ваших сокровищ! Нужно немножко постоять на свежем ветру — и все пройдет.
Купец, страшно разочарованный тем, что богатая пара
ускользнула, не оставив ему ни одного дуката, искусно скрыл свое огорчение. Но
его притворство не шло ни в какое сравнение с притворством Троянды! Только она
сама да ее мать, несомненно, глядящая сейчас на нее с небес, знали, чего стоило
ей твердо стоять на ногах, и беззаботно улыбаться, и даже помахать на прощание,
утешая огорченного купца. Так же безошибочно, как в те далекие страшные дни,
когда она чувствовала: чтобы выжить, надо забыть, Троянда чувствовала и теперь:
надо смолчать сейчас, чтобы отомстить! Одно слово, один взгляд — и убийца ее
узнает, все поймет… исчезнет! Нет. Нет! Смерть уже нависла над ним, но еще
никто не знает, где и как она найдет его — внезапная и неотвратимая месть!
А пока надо уйти. Ничего, матушка долго ждала отмщения,
подождет еще немножко. Совсем немножко!
