Опустошенная, она едва держалась на ногах, но в голове
просветлело, и Троянда догадалась, что нужно просто лечь на землю: трава
теплая, холодно не будет, и спина перестанет болеть.
Правда перестала… Троянда лежала, блаженно раскинувшись,
щурясь от мягкого света, кое-где пробивавшегося сквозь тенистый узор листьев и
цветов, и чувствовала, как боль медленно впитывается в землю. Ах, как хорошо,
хорошо… Она была так измучена, что, едва вынули клинья из спины, заснула
мертвым сном, но ненадолго: новый приступ боли пронзил ее. На сей раз не в
спине, а внизу живота. Приступы следовали один за другим и были с каждым разом
все сильнее. До Троянды донеслись чьи-то стоны, и она не сразу поняла, что сама
стонет, и хрипит, и хватает воздух пересохшими губами.
Ей страшно хотелось пить, но разве хватит сил подняться и
доползти до фонтана? Нет, надо еще потерпеть. Это скоро кончится, ну не может
же это длиться вечно!..
Боль вдруг ударила с такой силой, что роженица с громким
стоном резко согнула ноги — и тут же внутри у нее что-то словно бы лопнуло. Она
ощутила, что из ее тела изливаются потоки тепловатой жидкости, и в мимолетном
просветлении вдруг поняла, что происходит: она рожает! У нее начались роды!
Раньше на два месяца!
Отовсюду, из каких-то закоулков памяти, слетелись, собрались
разрозненные сведения, обрывки разговоров, какие-то случайные воспоминания. Это
не просто боли — они называются схватки, а жидкость — это какие-то там воды, которые
«отходят» перед тем, как рождается ребенок, и теперь надо посильнее тужиться,
чтобы он родился, ну а потом перегрызть пуповину.
Это все, что она знала о родах. Не больно-то много для
женщины, которой предстоит сделать это без повитухи, без малейшей сторонней
помощи, — но больше узнать все равно неоткуда. Тужиться, значит? Хорошо, она
будет тужиться. Это хоть как-то приглушает боль!
Она тужилась, цепляясь ногтями за траву и кряхтя. Что-то
раздирало ей чресла все шире и шире, лезло из ее утробы на волю, но, несмотря
на все свои усилия и на старания Троянды, никак не могло извергнуться. Троянда
садилась, ложилась, билась о землю… Хотелось вцепиться во что-нибудь, но трава
с корнем вырывалась из земли, Троянда отбрасывала ее, вырывала новые пучки…
Розовые кусты тряслись, лепестки падали, уже все вокруг было усыпано ими, они
липли к потному лицу Троянды, и та беспомощно сдувала их, не переставая
тужиться, изо всех сил тужиться.
Нет, не получается! Она не может больше выносить эту боль! И
горло у нее болело — наверное, она кричала, хоть и не слышала своих криков
сквозь оглушительный звон в голове.
И что, их никто больше не слышит? Никто не придет на помощь?
А если она не родит сама — что будет?!
Страшное воспоминание ударило по глазам: черная, застывшая,
бесформенная груда в тени магнолий — Молла; а меж ее окровавленных ног —
покрытая кровавой слизью головка и крошечные скрюченные ручки.
Троянда испустила такой вопль, что услышала свой крик,
взвившийся над розовыми кустами, словно обезумевшая птица. И ей почудилось,
будто все внутренности ее вдруг вырвались из тела — невыразимо легко стало
вдруг, и вздувшийся живот опал, что-то завозилось между ног, но что — Троянда
не могла посмотреть: она лишилась сознания.
Она очнулась почти тотчас и знала, что беспамятство длилось
лишь мгновение. Ее покрытое потом тело даже не успело остыть под легким
дуновением ветерка.
Надо перевязать пуповину… сейчас. Троянда не могла и пальцем
шевельнуть от слабости. Еще минутку…
Значит, это случилось. Она родила ребенка. Сейчас она
посмотрит на него и узнает… И вдруг Троянда с изумлением почувствовала, что ей
совершенно все равно, кого она увидит. Теплая волна пошла от сердца,
захлестнула сознание, и Троянда поняла: она будет любить этого ребенка, кем бы
он ни оказался. Она уже любит его!
* * *
— Госпожа! О… святые апостолы!
Кто это кричит? Троянда с усилием повернула голову и увидела
полузабытое лицо своей служанки, искаженное ужасом. Какой у нее пронзительный
голос!
— Что вы наделали! Что вы наделали с собой и с младенчиком!
О синьор! Синьор Пьетро!
— Погоди, не кричи! Дай мне моего ребенка, — пыталась
остановить ее Троянда, но та ринулась в дом, не переставая кричать:
— Помогите! Спасите, во имя неба! Синьор Пьетро! Беда!
Троянда, скрипнув с досады зубами, попыталась подняться. Ну
зачем эта дура кого-то зовет? Это ее, Троянды. ребенок, и никому она его не
отдаст. Сейчас она возьмет его, наконец-то прижмет к себе… вот только
перевязать эту чертову пуповину!
Невероятным усилием Троянда села — и увидела на траве,
залитой кровью, окровавленный комочек со скрюченными ручонками. Ребенок…
маленький человеческий детеныш! Ни рогов, ни хвоста! Он человек, ох, слава
богу!..
И только тут Троянда осознала, что ее ребенок не кричал, не
шевелился. Он был мертв. Пуповина обвилась вокруг его шеи и задушила его.
* * *
— Троянда! О господи! О-о… что это?!
Аретино ворвался в сад как ураган, и новые, новые лепестки
посыпались с розовых кустов на лицо Троянды, на землю, на траву…
Чудилось, всю жизнь Аретино только и делал, что принимал
детей. Он перерезал пуповину кинжалом, который всегда носил у пояса, отшвырнул
его, перевязал пуповину, сильным движением, вызвавшим у Троянды новый вопль,
выдавил из ее тела послед, а потом схватил младенца и ринулся с ним к фонтану.
Троянда видела, как Пьетро обмывает своего ребенка, как
освобождает его горло и своим большим ртом пытается вдуть воздух в крошечные
приоткрытые губки. А на него безжизненными глазами смотрела мраморная Ниобея и
все лила, лила свои слезы, переполнявшие чашу фонтана… Она ведь плакала потому,
что завистливые боги отняли всех ее детей, и она знала: все усилия Аретино
напрасны, спорить с волею богов бесполезно!
Наконец Аретино тоже осознал это и, осторожно положив
младенца на траву, подошел к Троянде:
— Все напрасно. Он умер.
— Он?.. — едва шевельнула та губами, но Пьетро расслышал и
кивнул:
— Да. Это мальчик. Сын был бы… Ох, зачем ты так?
Зачем?! Неужели так возненавидела меня из-за Джильи, что
решила отомстить?! Но это жестоко… так жестоко!
Он обхватил руками голову и закачался из стороны в сторону.
У Троянды слезы хлынули из глаз.
— Пьетро, прости меня! Прости! Я сделала это ил любви к
тебе. Я не знала… понимаешь, я не знала точно твой ли это ребенок, поэтому…
