…Итак, Троянде не дали умереть в саду, подобно Молле, а
перенесли в ее покои, и перевязали, и послали за лекарем, и она лежала чистая в
чистой постели, окруженная заботливыми служанками, и все ходили вокруг нее на
цыпочках, перешептываясь и споря, умрет ли она нынче или завтра… точь-в-точь
как шептались несколько месяцев назад о Пьерине. Было трудно поверить, что грязная
кучка мусора когда-то умоляла дать ей спокойно умереть, ибо теперь, стоило
Пьерине пройти по дому, все склонялось и трепетало перед ней, а когда она,
одетая в платье из золотой парчи, с длинным шлейфом по испанской моде, являлась
к Троянде и устремляла на нее то ли брезгливый, то ли сочувственный взор,
казалось, будто молодые женщины ради какой-то странной прихоти поменялись
местами: настолько теперешняя картина напоминала зеркальное отражение прежней,
когда в постели лежала полуживая Пьерина, а Троянда стояла над ней со смешанным
выражением жалости и брезгливости в глазах.
Аретино не пришел ни разу. Очевидно, он так же не хотел
видеть Троянду, как и она его. Что-то высохло у нее в душе за те месяцы
вынужденного одиночества, пока она мучилась ожиданием родов, терзалась
угрызениями совести… а потом признание Аретино словно бы полило эту высохшую
душу ядовитым раствором, и на ней теперь уже ничего не могло взойти. А он… то
ли его запоздало томило раскаяние, то ли отвратительным показалось зрелище рожающей
женщины, то ли не мог простить Троянде смерть сына… но он не приходил. Зато
приходила Пьерина.
* * *
…Джилья ничего, ни слова не говорила о случившемся. Она или
молчала, разглядывая Троянду так пристально, что той становилось не по себе,
или заводила какие-то странные разговоры, как бы ни к кому не обращенные и в то
же время исполненные какого-то глубокого значения, — жаль только, что слишком
глубокого, и измученный мозг Троянды никак не мог в эту глубину проникнуть.
Однажды Пьерина как бы между прочим сообщила, что кому-то из
бывших друзей Аретино, не раз пользовавшемуся его милостями, но оказавшемуся
неблагодарным и пустившему грязную клевету, по наущению великого Пьетро,
который был на короткой ноге с дожем Венеции, отрубили руку и конец языка. Этот
отсеченный кончик привязали к мизинцу отрубленной руки, а руку прибили к
воротам дома, где жил клеветник. Утром следующего дня кровавый знак сняли, но к
этому времени хозяин уже счел за лучшее покинуть Венецию.
Но, сделав такое грозное предупреждение, Джилья тут же
начинала восхвалять великодушие Аретино по отношению к тем, кто не причиняет
ему вреда. Оказалось, что он содержит четыре притона брошенных родителя ми
маленьких девочек, которых усиленно обучают музыке, а потом отдают в дома
богатых людей и в церковные хоры знаменитых певиц и музыкантш. Жаль только, что
мало опытных воспитательниц в этих школах…
В другой раз Джилья сказала, что ни одна женщина которая
хоть о чем-то попросит Аретино, не останется ( неисполненной просьбой. Если она
честная женщина и желает сама зарабатывать на хлеб, то Аретино определяет ее в
одну из своих мастерских, где плетут кружево или шьют платки, простыни,
рубашки. Все изделия покупает сам Пьетро: они ему по большей части не нужны,
однако он хочет дать бедняжкам постоянный заработок.
А как-то раз Джилья рассказала о судьбе некой Франческины.
Эта девочка училась в одной из знаменитых аретиновских школ музыки и пения, и
талант ее был такие, что она сделалась известной певицей и благодаря Пьетро
познала богатство и роскошь, которые обеспечили ей многочисленные почитатели ее
голоса и красоты. По слухам, в настоящий момент ей нужна была наперсница —
компаньонка, как говорят французы: молодая, красивая, умная…
Придя через день или два, Джилья со смехом бросила на
постель Троянды кусочек отличного твердого картона. Оказывается, Франческина
имела обыкновение, придя в какой-то дом и не застав хозяев, оставлять в знак
своего присутствия вот такие картонки. Их разрисовывали для знаменитости
великие художники, причем ничем не стесняя своего воображения, так что эта
картонка с изображением двух целующихся голубков и возбужденного этим зрелищем
Адониса относилась к числу наиболее скромных. Тут же Джилья с упоением описала
прочие сюжеты картинок: сатиров, совокупляющихся с вакханками, кентавров — с
нимфами, героев — с юными кобылицами, богов — с прелестными девушками… По ее
словам, та же Франческина была счастливой обладательницей иллюстраций к
знаменитым «Приапеям». Их автор, Николо Франко, бывший секретарь Аретино,
кончил в Риме виселицей. После казни непристойную книгу запретили, однако ее
украдкой читали все, и художники состязались в похабной изощренности
иллюстраций. «У куртизанок это самое модное развлечение», — подчеркнула Джилья,
и с тех пор тема куртизанок надолго стала главной в ее глубокомысленной
болтовне.
О том, что тип величавой и честной республиканки прошлого
исчез, Троянда уже знала из разговора с Пьетро, состоявшегося возле Дворца
дожей сразу же после церемонии «обручения с морем».
— Теперь, — с усмешкой сказал Аретино, — почтенные жены
считают крайне неприличным показываться публично с мужьями. Для этого
существуют чичисбеи, пользующиеся всеми правами мужа и великодушно оставляющие
мужу скучную обязанность разоряться на свою легкомысленную Еву. Как видишь,
милая Троянда, Венеция стала настоящим раем для всяческих легкомысленных
кавалеров — и адом для ревнивых мужей. Женщина, не имеющая любовника, потеряна
в глазах высшего света… так же, как и мужчина, не содержащий любовницу из когорты
куртизанок.
Нечто подобное она слышала теперь и от Джильи…
— О, жизнь куртизанок гораздо интереснее, чем жизнь
патрицианок, — вдохновенно живописала гостья. — Они появляются всюду, они
свободны, в то время как патрицианки живут затворнической жизнью и показываются
лишь во время больших торжеств. Конечно, они всецело зависят от щедрот своего
покровителя, поэтому хорошо, если у дамы есть какие-то свои ценности, свои
средства, на которые она может существовать, прежде чем выберет себе самого
привлекательного и богатого любовника. Скажем, за такую вот безделушку, —
Джилья бросила что-то тяжелое в постель Троянды, — любой ростовщик обеспечит
доходы, на которые можно жить, подобно принцессе! Посмотри, полюбуйся, как это
красиво. А мне пора идти, — вдруг заторопилась Джилья. — Я совсем забыла…
столько дел… И не скучай. Я непременно приду завтра. А ты пока почитай вот эту
книгу. — И она подсунула под подушку Троянды томик в тисненом переплете. — Ну,
до завтра!
Троянда проводила Джилью равнодушным взглядом. Как всегда,
от ее трескотни только хотелось спать. Больная вытянулась поудобнее, но мешали
тяжесть на простынях и твердая книга под подушкой. Решив терпеливо нести свой
крест, Троянда вынула книгу и отыскала ту «безделушку», которую бросила ей
Джилья.
