— Ну и что? — даже глазом не сморгнула Анисья. — Порчу
навела на ветер, да! Взяла горсть пыли, бросила вслед ему по ветру, сказала:
«Ослепи, невзгода, моего супостата, вороные, голубые, карие, белые, красные
очи! Раздуй его утробу толще угольной ямы, высуши его тело тоньше луговой
травы, умори его скорее змеи медяницы!» И все. Как сказано было крепко — так
оно и вышло по-моему! Скрутила муженька хвороба лютая — и загнулся он в
одночасье!
— Что ж, и на меня порчу наведешь, ежели тебя бить стану? —
усмехнулся Марко, и Анисья в ответ закатилась смехом: еще всем на Москве была
памятна потешная и печальная история о том, как бьют русских жен иноземные
мужья! Героем ее, кстати сказать, тоже был итальянец, женившийся на русской и
живший с нею несколько лет мирно и согласно, никогда не бивши и не бранивши.
Однажды она спросила его: «За что ты меня не любишь?» — «Я люблю тебя», —
сказал муж и поцеловал ее. «Ты ничем не доказал свою любовь!» — сказала жена.
«Чем же тебе доказать?» — спросил он. Жена отвечала: «Ты меня ни разу не бил».
— «Я этого не знал, — ответствовал муж, — но если побои нужны, чтобы доказать
тебе мою любовь, то за этим дело не станет». Он побил ее плетью и в самом деле
заметил, что жена сделалась нежнее и услужливее. Он поколотил ее в другой раз
так, что она после этого несколько дней пролежала в постели, но, впрочем, не
роптала и не жаловалась. Наконец в третий раз он поколотил ее дубиною — да так
сильно, что она после этого спустя несколько дней умерла. Ее родные подали на
мужа жалобу, но судьи, узнав все обстоятельства дела, сказали, что она сама
виновата в своей смерти; муж не знал, что у русских побои значат любовь, и
хотел доказать, что он любит сильнее, чем все русские: ради этой любви он не
только бил жену, но и до смерти убил!
— Ну а чем женщина свою любовь доказывает? — спросил Марко,
отсмеявшись.
— Аль не знаешь чем? — тихо спросила, блеснув в улыбке
зубами, Анисья, и они снова надолго перестали разговаривать… И только потом,
когда Марко, истомленный, счастливый, лежал навзничь, бормоча ставшее уже привычным:
«Ох, да что же ты со мною сделала!» — Анисья пресерьезно выпалила:
— Приворожила, что ж еще!
— При-во-ро-жи-ла? — по складам повторил Марко неведомое
слово, и Анисья простодушно и бесстыдно объяснила:
— На мыло наговаривала: мол, коль скоро мыло смывается, так
бы скоро и Марко, красавец да прелестник, меня полюбил. И еще на соль: мол, как
люди соли желают, так бы и он меня пожелал! И на ворот рубахи твоей шептала:
мол, как ворот к телу льнет, так и Марко, душа моя, льнул бы ко мне, рабе
божией Анисье!
И снова взыграли в нем силы желания, и прильнул он к своей
любушке, как ворот к телу льнет, желая ее так же, как люди соли желают… И
любовь, чудилось, будет длиться вечно… но скоро предстояло ему убедиться, что
нет ничего вечного под солнцем: может быть, оттого, что Анисья-то его
приворожила, а он ее — нет!
* * *
Михаила Воротников накануне своего отъезда на охотничьи
промыслы заявил, что довольно сестре утомляться с безалаберной прислугою — он
намерен взять в дом ключника, да такого, чтоб всю дворню в железном кулаке
держал! Выразив сие пожелание, Михаила отправился ключника нанимать — и позвал
с собою Анисью да Марко, как человека вполне уже в доме своего.
Венецианец воображал, что найм сей произойдет на
какой-нибудь ярмарке, в подобии торговых рядов, где простолюдины, желающие
получить работу, будут выхвалять свои умения, как столяр, кузнец или квасник
выхваляют свои изделия. Они и пошли в торговые ряды, только не в город, а на
Москву-реку.
Был конец октября, и вода в реке по рано наступившим холодам
уже замерзла, так что прямо на льду были поставлены лавки для разных товаров.
Вот в этих-то лавках ежедневно, а не только по воскресным базарным дням, и
продавалось огромное количество зерна, говядины, свинины, дров, сена и всяких
других необходимых товаров. По осени владельцы коров и свиней били их на мясо и
везли на Москву-реку на продажу. Марко с души воротило, но Михаила с Анисьею
долго еще бродили меж рядов. Марко решил, что они ищут будущего ключника среди
мясников, однако вскоре все разъяснилось: его знакомцы просто-напросто ожидали
начала кулачной забавы.
Марко уже приходилось видеть, как, созываясь условным
свистом, русские вдруг сбегаются — и без видимой причины, как бы ни с того ни с
сего, вступают меж собою в рукопашный бой. Начинали они борьбу кулаками, но
вскоре без разбору и с великой яростью принимались бить друг друга ногами — по
лицу, шее, груди, животу и детородным частям. Противника силились победить
каким только можно способом, не стесняясь в средствах и силе ударов, словно бы
не забавлялись, а истребляли лютых врагов… Многих уносили бездыханными, а
оставшиеся на поле боя являли собою как бы продолжение мясных рядов, столько
там было разбитых в кровь лиц.
Наблюдая за этой грубой забавой, Марко едва сдерживал
тошноту, Михаила же с сестрою откровенно любовались зрелищем, громогласно
обсуждая стати то одного, то другого бойца и споря о том, кто останется
победителем. В конце концов случай рассудил брата с сестрой: ражий да рыжий
богатырь, уже одолевший всех своих супротивников, изготовился нанести
губительный удар последнему храбрецу, как вдруг тот сделал обманное движение,
выставил ногу, подсек силача под коленку… ноги у того разъехались, и он грузно
грянулся на обе лопатки, что означало бесспорное поражение.
Силач так и валялся, то ли не в силах осознать случившееся,
то ли оглушенный падением, а зрители рукоплескали победителю, не нанесшему ни
одного удара, но стяжавшему все лавры. Михаила и Анисья протолкались к нему
поближе; Марко потянулся следом.
Это был румяный парень — с красивым и дерзким безбородым
лицом. Хоть голые подбородки лет полсотни уже мелькали в русской толпе, с тех
пор как великий князь Василий Иванович, желавший понравиться своей молодой жене
Елене Глинской, ввел в обычай бритье, но Стоглав вопиял против этого, и к
человеку безбородому многие русские имели недоверие и считали его способным на
дурное дело. С недоверием глядел на удальца и Марко, словно позабыв, что сам
отрастил маленькую курчавую бородку, обливающую челюсти, лишь для того, чтобы
угодить Анисье, которая с ума сходила от удовольствия, когда любовник не только
целовал, но и пощекачивал ее сдобный животик. Марко словно бы сделался в одно
мгновение яростнейшим приверженцем старинных обычаев и не мог понять, отчего с
таким беспечным восторгом пялятся русские на этого хитреца. Ведь не силой, а
именно хитростью досталась ему победа!
Но Михаила уже схватил победителя за руку:
— Как имя твое, добрый молодец?
— Ванька, — ответствовал молодец. — Иван, стало быть.
