Художник изобразил перед домом человечка, похожего на
подъемный кран. Он мог бы перешагнуть через дом, но девочка судила не слишком
строго – она осталась очень довольна этим страшилищем и прошептала:
– Какой красивый! А теперь нарисуйте меня.
Том нарисовал песочные часы, увенчанные полной луной,
приделал к ним ручки и ножки в виде соломинок и вооружил растопыренные пальцы
огромным веером. Девочка сказала:
– Ах, как хорошо! Жалко, что я не умою рисовать.
– Это легко, – прошептал Том, – я вас научу.
– Правда, научите? А когда?
– В большую перемену. Вы пойдете домой обедать?
– Я могу остаться, если хотите.
– Вот это здорово! А как вас зовут?
– Бекки Тэтчер. А вас? Ах, я знаю: Томас Сойер.
– Это когда меня хотят выдрать. А если я хорошо себя веду –
Том. Зовите меня Том, ладно?
– Ну что ж.
Том принялся царапать что-то на доске, закрывая написанное
от Бекки. На этот раз она, не стесняясь, попросила показать, что это такое. Том
ответил:
– Да так, ничего особенного.
– Нет, покажите.
– Да не стоит. Вам будет неинтересно.
– Нет, интересно. Покажите, пожалуйста.
– Вы про меня расскажете.
– Нет, не расскажу. Ну вот вам честное-пречестное, ну самое
честное, что не расскажу.
– Никому-никому не скажете? Никогда, до самой смерти?
– Никому на свете. А теперь показывайте.
– Да вам же, право, неинтересно!
– Ну, если вы так со мной обращаетесь, то я сама посмотрю.
Она схватила своей маленькой ручкой руку Тома, последовала
небольшая борьба, причем Том делал вид, будто сопротивляется, а сам мало-помалу
отодвигал свою руку, пока не показались слова: «Я вас люблю!»
– Ах, какой вы противный! – И она проворно шлепнула Тома по
руке, но все-таки покраснела, и вообще было видно, что она очень довольна.
В эту минуту мальчик почувствовал, как чья-то сильная рука
медленно и неуклонно сжимает его ухо и тянет кверху и вперед. Таким порядком
его провели через весь класс и водворили на старое место под перекрестным огнем
хихиканья. После этого учитель простоял над ним несколько тягостных мгновений,
наконец отошел прочь, к своему трону, так и не сказав ни слова. И хотя ухо Тома
горело, сердце его было полно ликования.
После того как в классе все утихло, Том сделал честную
попытку учить уроки, но был для этого слишком взволнован. Когда дошла до него
очередь читать вслух, он опозорился, потом, отвечая по географии, превращал
озера в горные хребты, хребты в реки и реки в материки, так что на земле снова
водворился хаос; потом, когда писали диктант, он наделал ошибок в самых простых
словах, известных всякому младенцу, оказался на последнем месте, и оловянная
медаль за правописание, которую он носил всем напоказ несколько месяцев подряд,
перешла к другому ученику.
Глава 7
Чем больше Том старался сосредоточиться на уроке, тем больше
приходили в разброд его мысли. Наконец Том вздохнул, зевнул и бросил читать.
Ему казалось, что большая перемена никогда не начнется. Воздух был совершенно
неподвижен. Не чувствовалось ни малейшего ветерка. Из всех скучных дней это был
самый скучный. Усыпляющее бормотанье двадцати пяти усердно зубривших учеников
навевало дремоту, как жужжанье пчел. Там, за окном, в жарком солнечном блеске,
сквозь струистый от зноя воздух, чуть лиловый в отдалении, зеленели курчавые
склоны Кардифской горы; две-три птицы, распластав крылья, лениво парили высоко
в небе; на улице не видно было ни одной живой души, кроме нескольких коров, да
и те дремали. Душа Тома рвалась на волю, рвалась к чему-нибудь такому, что оживило
бы его, помогло скоротать эти скучные часы. Его рука полезла в карман, и лицо
просияло радостной, почти молитвенной улыбкой. Потихоньку он извлек на свет
коробочку из-под пистонов, взял клеща и выпустил его на длинную плоскую парту.
Клещ, должно быть, тоже просиял радостной, почти молитвенной улыбкой, но это
было преждевременно: как только он, преисполнившись благодарности, пустился
наутек, Том загородил ему дорогу булавкой я заставил свернуть в сторону.
Закадычный друг Тома сидел рядом с ним, страдая так же, как
страдал недавно Том, а теперь он живо заинтересовался развлечением и с
благодарностью принял в нем участие. Этот закадычный друг был Джо Гарпер.
Обыкновенно мальчики дружили всю неделю, а в воскресенье шли друг на друга
войной. Джо вынул булавку из лацкана курточки и тоже помог муштровать пленного.
Игра с каждой минутой становилась все интереснее. Скоро Тому показалось, что
вдвоем они только мешают друг другу и ни тому, ни другому нет настоящего
удовольствия от клеща. Он положил на парту грифельную доску Джо Гарпера и
разделил ее пополам, проведя черту сверху донизу.
– Вот, – сказал он, – пока клещ на твоей стороне, можешь
подгонять его булавкой, я его трогать не стану; а если ты его упустишь и он
перебежит на мою сторону, так уж ты его не трогай, тогда я его буду гонять.
– Ладно, валяй; выпускай клеща.
Клещ очень скоро ушел от Тома и пересек экватор. Джо его
немножко помучил, а потом клещ от него сбежал и опять перешел границу. Он то и
дело перебегал с места на место. Пока один из мальчиков с увлечением гонял
клеща, весь уйдя в это занятие, другой смотрел с таким же увлечением – обе
головы склонились над доской, обе души умерли для всего остального на свете.
Под конец счастье как будто повалило Джо Гарперу. Клещ бросался то туда, то
сюда и, как видно, взволновался и растревожился не меньше самих мальчиков.
Победа вот-вот готова была перейти к Тому; у него уже руки чесались подтолкнуть
клеща, но тут Джо Гарпер ловко направил клеща булавкой в другую сторону, и клещ
остался в его владении. В конце концов Том не вытерпел. Искушение было слишком
сильно. Он протянул руку и подтолкнул клеща булавкой. Джо сразу вспылил. Он
сказал:
– Том, оставь клеща в покое.
– Я только хотел расшевелить его чуточку…
– Нет, сэр, это нечестно; оставьте его в покое.
– Да ведь я только чуть-чуть!
– Оставь клеща в покое, говорят тебе!
– Не оставлю!
– Придется оставить – он на моей стороне!
– Послушай-ка, Джо Гарпер, чей это клещ?
– А мне наплевать, чей бы ни был! На моей стороне, значит,
не смей трогать.
