– Как кто? – поднял брови Горислав. – Вы знали. Причем непонятно откуда. Пасюк про него ни вам, ни кому другому не рассказывал; остальные – тоже… Так откуда, святой отец?
– Мною много чего знаемо, – значительно вздохнул Нектарий, – и открыто мне многое… такое, о чем вы, миряне, и ведать не ведаете. Так то!
– Ну, это понятно. Короче говоря, поселяясь здесь, вы уже знали о пещерном храме. Более того, полагаю, именно поэтому вы здесь и поселились. Я прав?
– Много будешь знать – скоро состаришься. Ты коли пришел по делу, так говори, чего хотел. А отчет держать у меня и без тебя есть перед кем. Пути и помыслы мои одному Ему ведомы, – старец указал на закопченный потолок избы. – Богу Единому!
– И с этим ясно, – кивнул Костромиров. – Но неясно другое: вот сейчас мы едва сюда зашли, а вы уже знали о пропаже очередного спелеолога. Из ваших слов даже с очевидностью следует, что он погиб. А ведь про это вам никто рассказать не мог! Кроме Антонины. Но она, как известно, глухонемая. А о возможной гибели Бухтина никто из нас не знает до сих пор. Как так получается, преподобный, не подскажете?
– Я тебе уже пояснил, сыне, – с раздражением в голосе ответил отшельник, – мне многое, через подвижничество мое, открыто.
– Не прокатит! – подал голос Пасюк.
– Мой друг совершенно прав, – согласился ученый, – я ведь уже пояснял вам, что убежденный атеист. И всякие там откровения и видения – для меня довод неубедительный, вообще не довод. Да и нескромно это с вашей стороны. Дело тут в другом, полагаю. О Бухтине вам известно потому, что вы сами ответственны в его исчезновении. И возможном убийстве. Впрочем, как и во всех трех предыдущих. Не так ли?
– Увы, сын мой, – сокрушенно покачал головой Нектарий, – вижу, что в твоей беде я помочь бессилен… – И вдруг почти взвизгнул, истерически повысив голос: – Тебе нужна врачебная помощь! Как и твоему покойному знакомцу – сумасшедшему криптозоологу. Натурально!!!
– Во-от, – удовлетворенно кивнул Костромиров, – теперь я натурально начинаю узнавать прежнего Ивана Федоровича Шигина – бывшего ответственного чиновника и предводителя скопческой общины Москвы.
– Как… – задохнулся отшельник, медленно поднимаясь с кресла, – как ты догадался на этот раз?!
– Все просто, – пожал ученый плечами, – и очевидно. Когда я понял, что вы прежде всех знали о подземном святилище, то стал, соответственно, думать, размышлять – чем оно, святилище, могло вас так заинтересовать. И вообще, кому этот храм мог быть интересен, помимо, естественно, ученых-исследователей? По-видимому, интерес возник на почве связанной с храмом легенды об Уносящих сердца. А в чем ее суть? Бессмертие, вечная жизнь, регенеративные способности Уносящих… И тут мне на ум пришел человек, который однозначно бы попался на подобную наживку. Беда была в том, что он погиб три года тому назад, на моих глазах. Но действительно ли он погиб? Сам я в этом тогда, в офисе Федеральной антисектантской службы, не убедился. А последовавшее за тем сообщение в прессе вполне могло быть и фальшивкой. Однако если Шигину и удалось выжить после истории с Золотым Лингамом, ему пришлось бы срочно и бесследно исчезнуть. Точнее, исчезнуть должен был известный государственный и общественный деятель Шигин Иван Федорович. Что ж, и деньги и связи у вас для этого имелись. А потом, сопоставив обстоятельства вашей тогдашней «гибели» – вам ведь отсекли кисти рук и перерезали горло, – так вот, сопоставив эти обстоятельства с внешним видом преподобного старца Нектария: длинные, скрывающие ладони рукава рясы, хриплый (и оттого неузнаваемый) голос, могущий быть следствием той, нанесенной ассасином, травмы, повредившей голосовые связки, и, наконец, тот факт, что вы предпочитаете не показывать свое лицо, – я пришел к очевидному выводу… Жаль только, что слишком поздно! Догадайся я раньше, вполне мог бы предотвратить гибель двух человек. Но сначала тигр, потом выстрел Ушинцева, а теперь еще невесть откуда взявшийся неандерталец – все это совершенно сбило меня с толку… Одного никак не пойму: я еще в прошлый раз говорил – вы, Иван Федорович, личность совершенно незаурядная; природа щедро оделила вас талантами, вы – очевидный лидер; более того – обладаете совершенно уникальным даром подчинять себе других людей, их воли – своей… Ваши новые «подданные» – Марья с Дарьей – тому очередное доказательство… И при всем том – такое дремучее невежество! Такая слепая вера в древние сказки и «чудесные» свойства всяких артефактов! Как это все в вас уживается? И почему вас постоянно тянет обернуться каким-нибудь… монструозусом? В прошлый раз – Отец Оскопитель, а теперь кто? Уносящий сердца? Может, это у вас болезнь? Вроде ликантропии?
– Глупец! – яростно прохрипел лжеотшельник, сбрасывая с головы капюшон и являя взорам изможденное, заросшее бородой, но вполне узнаваемое лицо Шигина. – Ты сам жалкий глупец! И он еще смеет называть себя ученым-востоковедом?! Это я – я, Иван Федорович Шигин, а не ты – профессор и членкор, расшифровал и перевел сакральные надписи в храме Уносящих, – задыхаясь, воскликнул он булькающим, напоминающим сипение забитой канализации, голосом и потряс пачкой исписанных листов. – Я, а не ты, разгадал тайну посмертной жизни! Да, да! Орочская легенда не лгала – там все правда, до последнего слова. И теперь мне осталось получить только два – всего два сердца, чтобы достичь подлинного Посмертия!
Тут Иван Федорович на мгновение замолчал, прижав рукав к рассеченному длинным шрамом горлу и прожигая Горислава огненным взором черных глаз. А, отдышавшись, продолжил уже гораздо спокойнее:
– Еще два сердца… И я уже знаю, чьи они будут… – Шигин снова умолк, внимательно, как-то даже оценивающе оглядывая ученого, а потом, недобро усмехнувшись, продолжил: – Между прочим, вот ты меня тут чуть ли не мракобесом узколобым выставил, а сам-то – дурак дураком, натурально! Впрочем, сунув голову в пасть тигра, по волосам, так сказать, не плачут – сам виноват. И неужто ты всерьез думал, что я позволю какому-то… профессоришке спутать мои планы? Эх ты, простота! …Марья! Дарья! Ко мне, живо! У меня для вас – пожива!
С этими словами Шигин резко вскинул над головой обе руки, и рукава рясы сползли вниз, обнажая кисти, точнее – протезы.
Но это не были обычные ручные протезы: к каждой культе – и к левой и к правой – у него крепилась… тигриная лапа! Лапы выглядели очень натурально, только когти, пожалуй, длиннее настоящих, тигриных, да к тому же – стальные и, по всему, острые как бритвы.
– Господи Иисусе! – поразился Костромиров. – Вы, посмотрите, Шигин, в кого вы превратились! Просто Фреди Крюгер! Вами только детей пугать – ликантроп какой-то, оборотень…
Отвлеченные этим зрелищем, друзья не сразу расслышали подозрительное шуршание у себя за спинами. А когда услышали и обернулись, то обнаружили, что со стороны двери, перекрывая отход, к ним мелкими шажками подкрадывается бабка Марья с вилами наперевес. Снабженные тремя заточенными до блеска зубьями, вилы были насажены на короткий черенок.
В это же время занавеска, отделявшая горницу от прочих помещений, отлетела в сторону, и внутрь широко шагнула бабка Дарья – в кожаном переднике и с треугольным, хичкоковским тесаком в руке; передник и лицо Дарьи были запачканы чем-то темным, при этом она не переставала флегматично жевать. Поняв, что обнаружена, старуха набрала в грудь воздуху и с силой плюнула прямо Гориславу под ноги. Опустив глаза, тот с отвращением разглядел, что это откушенный человеческий палец!
