— А как нам его, район этот, найти? Мы ж, типа, не местные.
— Спросите у любого горожанина. Или у полицейского, вам покажут.
— Добро, — кивнул старший. — Только надо ж договориться о встрече. Как мы потом, типа, встретимся?
— Я сам вас найду, не волнуйтесь, ребята, — махнул рукой Георгий.
— Где? Во сколько? — не поняли бойцы.
— По наркому свяжусь! — крикнул, удаляясь, аль-Рашид. — У меня есть ваши позывные.
— А-А… ДОБРО!
Благодаря дяде Владу Георгий знал, что после банкротства Шпигель Ван Дайк вынужден был бросить на растерзание кредиторам дом на престижной Лейдсестраат и перебраться в съемную квартиру на самой окраине, едва ли не вплотную к защитному куполу. Аль-Рашид направился прямиком по этому адресу, решив перво-наперво сделать дело, а уж после побродить в свое удовольствие по Амстердаму, если, конечно, время позволит. Он помнил о назначенной на завтрашний вечер встрече с помощницей Репо — особью. Что-то подсказывало, что манкировать этой встречей ему не резон.
Георгий остановил такси. Допотопного вида, на электротяге. Любой аэротранспорт в Амстердаме был под строжайшим запретом. Да и не развернешься особенно, когда максимальная высота «небосвода» — три километра двести метров. Это в зените. А к окраинам купол и вовсе почти смыкался с городскими крышами. Георгий назвал водителю адрес Шпигеля.
Где-то на поверхности еще было светло как днем, но здесь ночь уже вступила в свои права. Естественный солнечный свет мог проникать в город лишь через самую верхушку защитного купола, да и то в безветренную погоду, когда его не захлестывали волны бурного, щедрого на штормы Северного моря. Впрочем, центральные кварталы Амстердама ярко освещались множеством фонарей и огнями рекламы, а все двенадцать транспортировочных колонн слепили глаза неоновым сиянием; эти колонны, служа основным источником городского освещения, меняли его интенсивность и характер в зависимости от времени суток. Но все равно близость искусственного неба давила на сознание. Не случайно, подумал аль-Рашид, количество психических расстройств на душу населения в подводных городах в десятки раз превышает аналогичные показатели на суше. М-да, местным органам правопорядка не позавидуешь!
— Турист или по делам? — спросил таксист, мужчина с рыхлым, молочно-бледным, как брынза, лицом.
— По делам, — коротко отозвался Георгий.
— Я так и думал, — удовлетворенно кивнул водитель, гордясь своей догадливостью.
— Это почему?
— Так туристов в такие трущобы, как Мидденвег, не заманишь. Им Дамрак, куда прикажете… Ну и Ахтербургваль, понятное дело.
Некоторое время ехали в молчании.
— А как оно там… наверху? — вдруг неуверенно спросил таксист.
— Наверху? — недоуменно отозвался аль-Рашид. — Как обычно…
— Как обычно, — пробурчал шофер, — будто я знаю, как оно обычно.
— Давненько не всплывали? — понимающе поднял бровь Георгий.
— Давненько… Я вообще никогда не поднимался из этой долбаной ямы.
— Никогда? — с искренним удивлением переспросил аль-Рашид.
— Ды-ык… куда прикажете… Удовольствие не из дешевых, — вздохнул тот и мрачно умолк до конца поездки.
По мере удаления от центра освещение улиц становилось скуднее, а небесная крыша города нависала все ниже; при этом ее цвет последовательно сменялся с голубого на лазоревый, потом на изумрудный и наконец — на бутылочный, почти непрозрачный; обочины и фундаменты зданий тонули в зеленом сумраке, в проемах домов плескалась волнистая тьма. И если на площади Дам освежающе пахло морем, с поверхности которого шел воздухозабор, то здесь застоявшаяся атмосфера отдавала гнилыми водорослями и несвежей рыбой.
Таксист затормозил у пятиэтажного строения с узким, в три шага, фронтоном, прилепившимся почти к самому защитному куполу. Аль-Рашид расплатился, вышел — и остановился, внимательно разглядывая жилище Шпигеля Ван Дайка.
От дома так и веяло нищетой и ничтожеством: штукатурка на фасаде местами облупилась, и кирпичи зияли, словно сырое мясо в ранах; очевидно, ремонта здесь не видели с допотопных времен. Напротив лишенного дверей подъезда высилась целая гора нечистот и мусора, в которой копошилась какая-то подозрительная живность. В дополнение к безрадостному пейзажу воздух был настолько зловонен, сперт и неподвижен, что, казалось, его можно резать ножом. Все увиденное было тем более удивительно, оттого что земля в Амстердаме, как он знал, стоила бешеных денег.
Георгий прикрыл лицо платком и, осторожно обогнув мусорную кучу, зашел в обшарпанный подъезд. Квартира, которую снимал Ван Дайк, находилась на последнем, пятом этаже здания. Поднявшись по истертым, осклизлым от сырости ступеням, Георгий остановился перед дверью с нужным номером. Звонка не наблюдалось, дверной молоток — оборван.
После секундной заминки аль-Рашид деликатно постучал костяшками пальцев; раз, другой, третий — никакого эффекта. Терпение никогда не входило в число его достоинств, поэтому вскоре он молотил по двери кулаком и собрался уже задействовать ногу, когда дверь все-таки медленно отворилась и за ней, пошатываясь, предстал Шпигель Ван Дайк — двухметровый, склонный к полноте детина.
Георгий с трудом опознал в нем давешнего респондента — лицо помятое, отекшее, редеющие белокурые волосы нечисты и всклокочены, голубые глаза смотрят бессмысленно. Сейчас он имел вид человека, раздавленного многочисленными невзгодами и, что самое печальное, смирившегося со своим поражением. С некоторым трудом сфокусировав на визитере взгляд, Шпигель икнул и нахмурился.
— Вер бист ду? — грубо спросил он.
— Вы господин Шпигель Ван Дайк? — на всякий случай уточнил Георгий.
— Чего… надо? — вновь вместо ответа спросил тот, упираясь руками в косяки, но тем не менее тоже переходя на разговорный амсонский.
— Я к вам по делу. Можно зайти?
— К-катитесь к черту! — рявкнул Ван Дайк, стремительно багровея. — Вы уже забрали все, что можно. У меня ничего — ик! — нет! К черту! К морскому дьяволу в зад!
— Нет-нет, я не кредитор, — заверил его аль-Рашид, одновременно подныривая ему под руку и оказываясь таким образом в квартире. — Я из Москвы, это в Славянской Губернии. И у меня к вам важное дело.
— Де-ело? — недоуменно протянул здоровяк, неуклюже разворачиваясь и надвигаясь на Георгия грузным телом. — Ко мне? А-а о-откуда вы меня зна-ик-ете?
— Я частный детектив, — пояснил аль-Рашид, отступая в глубь помещения и осматриваясь. Обстановку единственной комнатушки можно было назвать скорее нищенской, чем спартанской: отставшие от сырости, поросшие белесой плесенью обои, вместо кровати прямо на полу валялся тощий тюфяк, в центре, на пластиковом столе — на три четверти пустая бутылка местного водорослевого виски; единственным свидетельством былого достатка являлось роскошное кресло в стиле Людовика XIV, позолоченное, обитое генуэзским бархатом. — Я звонил сегодня утром.
