– А то как же! Знаешь одноногого негра, еще у него хозяин
старый мистер Брэдиш? Ну вот, он завел банк и сказал, что кто внесет один
доллар, через год получит еще четыре доллара. Все негры внесли, только денег у
них было мало. У меня много. Вот мне и захотелось получить больше четырех
долларов, я ему и сказал, что, если он мне столько не даст, я сам открою банк.
Ну, а этому негру, конечно, не хотелось, чтоб я тоже заводил банк, двум банкам
у нас делать нечего, – он и сказал, что если я вложу пять долларов, то в конце
года он мне выплатит тридцать пять.
Я и вложил. Думаю: сейчас же пущу и эти тридцать пять
долларов в оборот, чтоб деньги зря не лежали. Один негр, зовут его Боб, поймал
большую плоскодонку, а его хозяин про это не знал; я ее купил и сказал, что дам
ему в конце года тридцать пять долларов; только плоскодонку украли в ту же
ночь, а на другой день одноногий негр объявил нам, что банк лопнул. Так никто
из нас и не получил денег.
– А куда же ты девал десять центов, Джим?
– Сначала я хотел их истратить, а потом увидел сон, и во сне
голос сказал мне, чтоб я их отдал одному негру, зовут его Валаам, а если
попросту – Валаамов осел. Он и вправду придурковатый, надо тебе сказать. Зато,
говорят, он счастливый, а мне, вижу, все что-то не везет. Голос сказал: «Пускай
Валаам пустит десять центов в рост, а прибыль отдаст тебе!» Ну, Валаам деньги
взял, а потом в церкви услыхал от проповедника, будто кто дает бедному, тот
дает богу, и ему за это воздается сторицей. Он взял и отдал деньги нищему, а
сам стал ждать, что из этого выйдет.
– Ну, и что же вышло, Джим?
– Да ничего не вышло. Я никак не мог получить деньги
обратно, и Валаам тоже не получил. Теперь уж я денег в долг никому не дам,
разве только под залог. А проповедник еще говорит, что непременно получишь во
сто раз больше! Мне бы хоть свои десять центов получить обратно, я и то был бы
рад, и то было бы ладно.
– Ну, Джим, это еще не беда, раз ты все равно когда-нибудь
разбогатеешь.
– Да я ведь и теперь богатый, коли рассудить. Я ведь сам
себе хозяин, а за меня дают восемьсот долларов. Кабы мне эти деньги, я бы и не
просил больше.
Глава 9
Мне захотелось еще раз пойти взглянуть на одно место,
которое я приметил посредине острова, когда его осматривал; вот мы с Джимом и
отправились и скоро туда добрались, потому что остров был всего в три мили длиной
и в четверть мили шириной.
Это был довольно длинный и крутой холм, или горка, футов в
сорок высотой. Мы еле-еле вскарабкались на вершину – такие там были крутые
склоны и непролазные кустарники. Мы исходили и излазили все кругом и в конце
концов нашли хорошую, просторную пещеру почти на самом верху, на той стороне,
что ближе к Иллинойсу. Пещера была большая, как две-три комнаты вместе, и Джим
мог стоять в ней выпрямившись. Внутри было прохладно. Джим решил сейчас же
перенести туда наши вещи, но я сказал, что незачем все время лазить вверх и
вниз.
Джим думал, что если мы спрячем челнок в укромном месте и
перетаскаем все пожитки в пещеру, то сможем прятаться здесь, когда кто-нибудь
переправится на остров, и без собак нас нипочем не найдут. А кроме того, птенцы
недаром предсказывали дождь, так неужели я хочу, чтобы все промокло?
Мы вернулись, взяли челнок, подплыли к самой пещере и
перетаскали туда все наши вещи. Потом нашли такое место поблизости, где можно
было спрятать челнок под густыми ивами. Мы сняли несколько рыб с крючков, опять
закинули удочки и пошли готовить обед.
Вход в пещеру оказался достаточно широк, для того чтобы
вкатить в нее бочонок; с одной стороны входа пол немножко приподнимался, и там
было ровное место, очень удобное для очага. Мы развели там огонь и сварили
обед.
Расстелив одеяла прямо на полу, мы уселись на них и
пообедали. Все остальные вещи мы разместили в глубине пещеры так, чтоб они были
под рукой. Скоро потемнело, и начала сверкать молния, загремел гром; значит,
птицы-то оказались правы. Сейчас же полил и дождик, сильный как из ведра, а
такого ветра я еще никогда не видывал. Это была самая настоящая летняя гроза.
Стало так темно, что все кругом казалось черно-синим и очень красивым; а дождь
хлестал так сильно и так часто, что деревья чуть подальше виднелись смутно и как
будто сквозь паутину; а то вдруг налетит вихрь, пригнет деревья и вывернет
листья светлой стороной, наизнанку; а после того поднимется такой здоровый
ветер, что деревья машут ветвями, как бешеные; а когда тьма сделалась всего
черней и гуще, вдруг – фсс! – и стало светло, как днем; стало видно на сотню
шагов дальше прежнего, стало видно, как гнутся на ветру верхушки деревьев; а
через секунду опять сделалось темно, как в пропасти, и со страшной силой
загрохотал гром, а потом раскатился по небу, все, ниже, ниже, словно пустые
бочки по лестнице, – знаете, когда лестница длинная, а бочки сильно
подскакивают.
– Вот это здорово, Джим! – сказал я. – Я бы никуда отсюда не
ушел. Дай-ка мне еще кусок рыбы да горячую кукурузную лепешку.
– Ну вот видишь, а без Джима тебе пришлось бы плохо. Сидел
бы ты в лесу без обеда да еще промок бы до костей. Да, да, сынок! Куры уж
знают, когда дождик пойдет, и птицы в лесу тоже.
Дней десять или двенадцать подряд вода в реке все
поднималась и поднималась и наконец вышла из берегов. В низинах остров залило
водой на три-четыре фута, и иллинойсский берег тоже. По эту сторону острова
река стала шире на много миль, а миссурийская сторона как была, так и осталась
в полмили шириной, потому что миссурийский берег – это сплошная стена утесов.
Днем мы ездили по всему острову на челноке. В глубине леса
было очень прохладно и тенисто, даже когда солнце жарило вовсю. Мы пробирались
кое-как между деревьями, а местами дикий виноград заплел все так густо, что
приходилось подаваться назад и искать другую дорогу. Ну, и на каждом поваленном
дереве сидели кролики, змеи и прочая живность; а после того как вода постояла
день-другой, они от голода сделались такие смирные, что подъезжай и прямо хоть
руками их бери, кому хочется; только, конечно, не змеи и не черепахиэти
соскакивали в воду. На горе, где была наша пещера, они кишмя кишели. Если бы мы
захотели, то могли бы завести себе сколько угодно ручных зверей.
Как-то вечером мы поймали небольшое звено от плота – хорошие
сосновые доски. Звено было в двенадцать футов шириной и в пятнадцать –
шестнадцать футов длиной, а над водой выдавался дюймов на шесть, на семь
прочный ровный настил. Иной раз мы видели днем, как мимо проплывали бревна,
только не ловили их: при дневном свете мы носу не показывали из пещеры.
