Глава 15
Мы думали, что за три ночи доберемся до Каира
[5], на границе
штата Иллинойс, где Огайо впадает в Миссисипи, – только этого мы и хотели. Плот
мы продадим, сядем на пароход и поедем вверх по Огайо: там свободные штаты, и
бояться нам будет нечего.
Ну а на вторую ночь спустился туман, и мы решили причалить к
заросшему кустами островку, – не ехать же дальше в тумане! А когда я подъехал в
челноке к кустам, держа наготове веревку, гляжу – не к чему даже и привязывать
плот: торчат одни тоненькие прутики. Я обмотал веревку вокруг одного куста
поближе к воде, но течение здесь было такое сильное, что куст вырвало с корнями
и плот понесло дальше. Я заметил, что туман становится все гуще и гуще, и мне
стало так неприятно и жутко, что я, кажется, с полминуты не мог двинуться с
места, да и плота уже не было видно: в двадцати шагах ничего нельзя было
разглядеть. Я вскочил в челнок, перебежал на корму, схватил весло и начал
отпихиваться. Челнок не поддавался. Я так спешил, что позабыл его отвязать.
Поднявшись с места, я начал развязывать веревку, только руки у меня тряслись от
волнения, и я долго ничего не мог поделать.
Отчалив, я сейчас же пустился догонять плот, держась вдоль
отмели. Все шло хорошо, пока она не кончилась, но в ней не было и шестидесяти
шагов в длину, а после того я влетел в густой белый туман и потерял всякое
представление о том, где нахожусь.
Грести, думаю, не годится: того гляди, налечу на отмель или
на берег; буду сидеть смирно, и пускай меня несет по течению; а все-таки
невмоготу было сидеть сложа руки. Я крикнул и прислушался. Откуда-то издалека
донесся едва слышный крик, и мне сразу стало веселей. Я стрелой полетел в ту
сторону, а сам прислушиваюсь, не раздастся ли крик снова. Опять слышу крик, и
оказывается, я еду совсем не туда, а забрал вправо. А в следующий раз, гляжу, я
забрал влево и опять недалеко уехал, потому что все кружил то в одну, то в
другую сторону, а крик-то был слышен все время прямо передо мной.
Думаю: хоть бы этот дурак догадался бить в сковородку да
колотил бы все время; но он так и не догадался, и эти промежутки тишины между
криками сбивали меня с толку. А я все греб и греб – и вдруг слышу крик позади
себя. Тут уж я совсем запутался. Или это кто-нибудь другой кричит, или я
повернул кругом.
Я бросил весло. Слышу, опять кричат, опять позади меня,
только в другом месте, и теперь крик не умолкал, только все менял место, а я
откликался, пока крик не послышался опять впереди меня; тогда я понял, что
лодку повернуло носом вниз по течению и, значит, я еду куда надо, если это Джим
кричит, а не какой-нибудь плотовщик. Когда туман, я плохо разбираюсь в голосах,
потому что в тумане не видно и не слышно по-настоящему, все кажется другим и
звучит по-другому.
Крик все не умолкал, и через какую-нибудь минуту я налетел
на крутой берег с большими деревьями, похожими в тумане на клубы дыма; меня
отбросило влево и понесло дальше, между корягами, где бурлила вода – такое
быстрое там было течение.
Через секунду-другую я снова попал в густой белый туман,
кругом стояла тишина. Теперь я сидел неподвижно, слушая, как бьется мое сердце,
и, кажется, даже не дышал, пока оно не отстукало сотню ударов.
И вдруг я понял, в чем дело, и махнул на все рукой. Этот
крутой берег был остров, и Джим теперь был по другую его сторону. Это вам не
отмель, которую можно обогнуть за десять минут. На острове рос настоящий
большой лес, как и полагается на таком острове; он был, может, в пять-шесть
миль длиной и больше чем в полмили шириной.
Минут, должно быть, пятнадцать я сидел тихо, насторожив уши.
Меня, разумеется, уносило вниз по течению со скоростью четыре-пять миль в час,
по этого обыкновенно не замечаешь, – напротив, кажется, будто лодка стоит на
воде неподвижно; а если мелькнет мимо коряга, то даже дух захватывает, думаешь:
вот здорово летит коряга! А что сам летишь, это и в голову не приходит. Если вы
думаете, что ночью на реке, в тумане, ничуть не страшно и не одиноко,
попробуйте сами хоть разок, тогда узнаете.
Около получаса я все кричал время от времени; наконец слышу,
откуда-то издалека доносится отклик; я попробовал плыть на голос, только ничего
не вышло: я тут же попал, должно быть, в целое гнездо островков, потому что
смутно видел их по обеим сторонам челнока – то мелькал узкий проток между ними,
а то, хоть и не видно было, я знал, что отмель близко, потому что слышно было,
как вода плещется о сушняк и всякий мусор, прибитый к берегу. Тут-то, среди
отмелей, я сбился и не слышал больше крика; сначала попробовал догнать его, но
это было хуже, чем гоняться за блуждающим огоньком. Я еще никогда не видел,
чтобы звук так метался и менял место так быстро и так часто.
Я старался держаться подальше от берега, и раз пять-шесть
мне пришлось сильно оттолкнуться от него, чтобы не налететь на островка; я
подумал, что и плот, должно быть, то и дело наталкивается на берег, а не то он
дав но уплыл бы вперед и крика не было бы слышно: его несло быстрее челнока.
Немного погодя меня как будто опять вынесло на открытое
место, только никаких криков я больше ниоткуда не слышал. Я так и подумал, что
Джим налетел на корягу и теперь ему крышка. Я здорово устал и решил лечь на дно
челнока и больше ни о чем не думать. Засыпать, я, конечно, не собирался, только
мне так хотелось спать, что глаза сами собой закрывались; ну, говорю себе,
вздремну хоть на минутку.
Я, должно Сыть, задремал не на одну минутку, потому что,
когда я проснулся, звезды ярко сияли, туман рассеялся, и меня несло кормой
вперед по большой излучине реки. Сначала я никак не мог попять, где я; мне
казалось, что – все это я вижу во сне; а когда начал что-то припоминать, то
смутно, словно прошлую неделю.
Река тут была страшно широкая, и лес по обоим берегам рос
густой-прегустой и высокий-превысокий, стена стеной, насколько я мог
рассмотреть при звездах. Я поглядел вниз по течению и увидел черное пятно на
воде. Я погнался за пим, а когда догнал, то это оказались всего-навсего
связанные вместе два бревна. Потом увидел еще пятно и за ним тоже погнался,
потом еще одно, – и на этот раз угадал правильно: это был плот.
Когда я добрался до плота, Джим сидел и спал, свесив голову
на колони, а правую руку положив на весло. Другое весло было сломано, и весь
плот занесло илом, листьями и сучками. Значит, и Джим тоже попал в переделку.
Я привязал челнок, улегся на плоту под самым носом у Джима,
начал зевать, потягиваться, потом говорю:
– Эй, Джим, разве я уснул? Чего ж ты меня не разбудил?
