– Господи помилуй! Никак это ты, Гек? И ты не помер и не
утонул – ты опять здесь? Даже не верится, сынок, просто не верится! Дай-ка я
погляжу на тебя, сынок, потрогаю. Нет, в самом дело ты по помер! Вернулся живой
и здоровый, такой же, как был, все такой же, слава богу!
– Что это с тобой Джим? Выпил ты, что ли?
– Выпил? Где же я выпил? Когда это мог выпить?
– Так отчего же ты несешь такую чепуху?
– Как чепуху?
– Как? А чего же ты болтаешь, будто я только что вернулся и
будто меня тут не было?
– Гек… Гек Финн, погляди-ка ты мне в глаза, погляди мне в
глаза! Разве ты никуда не уходил?
– Я уходил? Да что ты это? Никуда я но уходил. Куда мне
ходить?
– Послушай, Гек, тут, ей-ей, что-то не ладно, да-да! Может,
я не я? Может, я не тут, а еще где-нибудь? Вот ты что мне скажи!
– По-моему, ты здесь, дело ясное, а вот мозги у тебя
набекрень, старый дуралей!
– У кого – у меня? Нет, ты мне ответь: разве ты не ездил в
челноке с веревкой привязывать плот к кустам на отмели?
– Нет, не ездил. К каким еще кустам? Никаких кустов я не
видал.
– Ты не видал кустов на отмели? Ну как же, ведь веревка
сорвалась, плот понесло по реке, а ты остался в челноке и пропал в тумане…
– В каком тумане?
– В каком? В том самом, который был всю ночь. И ты кричал, и
я кричал, а потом мы запутались среди островков и один из нас сбился с дороги,
а другой все равно что сбился, потому что не знал, где находится, – ведь так
было дело? Я же наткнулся на целую кучу этих самых островов и еле оттуда
выбрался, чутьчуть не потонул! Разве не так было дело, сынок, не так разве? Вот
что ты мне скажи!
– Ну, Джим, я тут ничего не понимаю. Никакого я не видел
тумана, ни островов и вообще никакой путаницы не было – ровно ничего! Мы с
тобой сидели всю ночь и разговаривали, и всего-то прошло минут десять, как ты
уснул, да, должно быть, и я тоже. Напиться ты за ото время не мог, значит, тебе
все это приснилось.
– Да как же все это могло присниться в десять минут?
– А все-таки приснилось же, раз ничего этого не было.
– Да как же, Гек, ведь я все это так ясно вижу…
– Не все ли равно, ясно или не ясно. Ничего этого не было.
Я-то знаю, потому что я тут все время был.
Джим молчал минут пять, должно быть, обдумывал. Потом
говорит:
– Ну ладно, Гек, может, мне это и приснилось, только убей
меня бог, если я когда-нибудь видел такой удивительный сон. И никогда я так не
уставал во сне, как на этот раз.
– Что ж тут такого! Бывает, что и во сне тоже устаешь.
Только это был вещий сон… Ну-ка, расскажи мне все по порядку, Джим.
Джим пустился рассказывать и рассказал все, как было, до
самого конца, только здорово прикрасил. Потом сказал, что теперь надо
«истолковать» сон, потому что он послан нам в предостережение. Первая отмель –
это человек, который хочет нам добра, а течение – это другой человек, который
нас от него старается отвести.
Крики – это предостережения, которые время от времени
посылаются нам свыше, и если мы не постараемся понять их, они нам принесут
несчастье, вместо того чтобы избавить от беды. Куча островков – это
неприятности, которые грозят нам, если мы свяжемся с нехорошими людьми и вообще
со всякой дрянью; но если мы не будем соваться не в свое дело, не будем с ними
переругиваться и дразнить их, тогда мы выберемся из тумана на светлую, широкую
реку, то есть в свободные штаты, и больше у нас никаких неприятностей не будет.
Когда я перелез на плот, было совсем темно от туч, но теперь
небо опять расчистилось.
– Ну, ладно, Джим, это ты все хорошо растолковал, – говорю
я, – а вот эта штука что значит?
Я показал ему на сор и листья на плоту и на сломанное весло.
Теперь их отлично было видно.
Джим поглядел на сор, потом на меня, потом опять на сор.
Вещий сон так крепко засел у него в голове, что он никак не мог выбить его
оттуда и сообразить, в чем дело. Но когда Джим сообразил, он поглядел на меня
пристально, уже не улыбаясь, и сказал:
– Что эта штука значит? Я тебе скажу. Когда я устал грести и
звать тебя и заснул, у меня просто сердце разрывалось: было жалко, что ты
пропал, а что будет со мной и с плотом, я даже и не думал. А когда я проснулся
и увидел, что ты опять тут, живой и здоровый, я так обрадовался, что чуть не
заплакал, готов был стать на колени и ноги тебе целовать. А тебе бы только
врать да морочить голову старику Джиму! Это все мусор, дрянь; и дрянь те люди,
которые своим друзьям сыплют грязь на голову и поднимают их на смех.
Он встал и поплелся в шалаш, залез туда и больше со мной не
разговаривал. Но и этого было довольно. Я почувствовал себя таким подлецом, что
готов был целовать ему ноги, лишь бы он взял свои слова обратно.
Прошло, должно быть, минут пятнадцать, прежде чем я
переломил себя и пошел унижаться перед негром; однако я пошел и даже ничуть об
этом не жалею и никогда не жалел. Больше я его не разыгрывал, да и на этот раз
не стал бы морочить ему голову, если бы знал, что он так обидится.
Глава 16
Мы проспали почти целый день и тронулись в путь поздно
вечером, пропустив сначала вперед длинный-длинный плот, который тащился мимо
без конца, словно похоронная процессия. На каждом конце плота было по четыре
длинных весла, значит, плотовщиков должно было быть никак не меньше тридцати
человек. Мы насчитали на нем пять больших шалашей, довольно далеко один от
другого; посредине горел костер, на обоих концах стояло по шесту с флагом.
Выглядел он просто замечательно. Это не шутка – работать плотовщиком на таком
плоту!
