Еще через полминуты король говорит этак нараспев:
– По крайней мере, я думал.
А герцог ему точно так же:
– Напротив, это я думал.
Король обозлился и говорит:
– Послушайте, ваша светлость, вы на что это намекаете?
Герцог ему отвечает, на этот раз много живей:
– Ну, коли на то пошло, позвольте и вас спросить: на что вы
намекали?
– Совсем заврался! – говорит король очень язвительно. – А
впрочем, я ведь не знаю, – может быть, вы это во сне, сами не понимали, что
делаете?
Герцог сразу весь ощетинился и говорит:
– Да брось ты чепуху молоть! За дурака, что ли ты меня
считаешь? Что же по-твоему, я не знаю, кто спрятал деньги в гроб?
– Да, сударь! Я-то знаю, что вы это знаете, потому что вы же
сами и спрятали!
– Это ложь! – И герцог набросился на короля.
Тот кричит:
– Руки прочь! Пустите мое горло! Беру свои слова обратно.
Герцог говорит:
– Ладно, только сознайтесь сначала, что это вы спрятали
деньги, хотели потом улизнуть от меня, вернуться, откопать деньги и забрать все
себе.
– Погодите минутку, герцог! Ответьте мне на один вопрос
честно и благородно: если это не вы спрятали туда деньги – так и скажите. Я вам
поверю и все свои слова возьму обратно.
– Ах ты старый жулик! Ничего я не прятал! Сам знаешь, что не
я. Вот тебе!
– Ну хорошо, я вам верю. Ответьте мне еще на один вопрос,
только не беситесь: а не было ли у вас такой мысли – подцепить денежки и
спрятать их?
Герцог сначала долго не отвечал, потом говорит:
– Ну так что ж, если б даже и была? Ведь я же этого всетаки
не сделал? А у вас не только мысль была – вы взяли да и подцепили!
– Помереть мне на этом самом месте, герцог, только я их не
брал, – и это сущая правда! Не скажу, что я не собирался их взять: что было, то
было, но только вы… то есть… я хочу сказать: другие… меня опередили.
– Это ложь! Вы сами их украли и должны сознаться, что
украли, а не то…
Король начал задыхаться, а потом через силу прохрипел:
– Довольно… сознаюсь!
Я был очень рад это слышать; мне сразу стало много легче» А
герцог выпустил его из рук и говорит:
– Если только вы опять вздумаете отпираться, я в ас в реке
утоплю. Вам и следует сидеть и хныкать, как младенцу, – самое для вас
подходящее после такого поведения. Прямо страус какой-то – так и норовит все
заглотать! Первый раз такого вижу, а я еще верил ему, как отцу родному! И не
стыдно вам?! Стоит и слушает, как все это дело взвалили на несчастных негров, –
и хоть бы словечко сказал, заступился бы за них! Мне теперь на себя смешно:
надо же быть дураком, чтобы поверить такой глупости! Черт вас возьми, теперь-то
я понимаю, для чего вам так срочно понадобилось пополнить дефицит! Вы хотели
прикарманить и те денежки, что я выручил за «Жирафа», да и мало ли еще за что,
и забрать все разом!
Король сказал робким голосом, все еще продолжая всхлипывать:
– Да что вы, герцог! Это вовсе не я сказал. Это вы сами
сказали, что надо пополнить дефицит.
– Молчать! Я больше слышать ничего не хочу! – говорит
герцог. – Теперь видите, чего вы этим добились? Они все свои деньги получили
обратно да сверх того все наши забрали, кроме доллара или двух. Ступайте спать,
и чтоб я больше про это не слыхал, а не то я вам такой дефицит покажу – будете
помнить!
Король поплелся в шалаш и приложился к бутылочке утешения
ради; а там и герцог тоже взялся за бутылку; и через какие-нибудь полчаса они
опять были закадычными друзьями, и чем больше пили, тем любовней обращались
друг с другом, а напоследок мирно захрапели, обнявшись. Оба они здорово
нализались, но только я заметил, что король хоть и нализался, а все-таки ни
разу не забылся и не сказал, что это не он украл деньги. А по мне, тем лучше:
от этого у меня на душе только сделалось легче и веселей. Само собой, после
того как они захрапели, мы с Джимом наговорились всласть, и я ему все
рассказал.
Глава 30
Много дней подряд мы боялись останавливаться в городах, и
все плыли да плыли вниз по реке. Теперь мы были на Юге, в теплом климате, и
очень далеко от дома. Нам стали попадаться навстречу деревья, обросшие
испанским мхом, словно длинной седой бородой. Я в первый раз видел, как он
растет, и лес от дето казался мрачным и угрюмым. Наши жулики решили, что теперь
им нечего бояться, и опять принялись околпачивать народ в городах.
Для начала они прочли лекцию насчет трезвости, но выручки
такие гроши, что даже на выпивку не хватило. Тогда они решили открыть в другом
городе школу танцев; а сами танцевали не лучше кенгуру, – и как только они
выкинули первое коленце, вся публика набросилась на них и выпроводила вон на
города. В другой раз они попробовали обучать народ ораторскому искусству;
только недолго разглагольствовали: слушателя не выдержали, разругали их на все
корки и велели убираться из города. Пробовали они и проповеди, и внушение
мыслей, врачевание, и гадание – всего понемножку, только им что-то здорово не
везло. Так что в конце концов они прожились дочиста и по целым дням валялись на
плоту – все думали да думали и друг с другом почти не разговаривали, такие были
хмурые и злые.
А потом они вдруг встрепенулись, стали совещаться о чемто в
шалаше, потихоньку от нас, все шепотом и часа по два, по три сряду. Мы с Джимом
забеспокоились. Нам это очень не понравилось. Думаем: наверно, затевают
какую-нибудь новую чертовщину, еще почище прежних. Мы долго ломали себе голову
и так и эдак и в конце концов решили, что они хотят обокрасть чей-нибудь дом
или лавку, а то, может, собираются делать фальшивые деньги. Тут мы с Джимом
здорово струхнули ж уговорились так: что мы к этим их делам никакого
касательства иметь не будем, а если только встретится хоть какая-нибудь
возможность, то мы от них удерем, бросим их, и пускай они одни остаются.
