Все сломя голову бросились к дверям: и то сказать – ведь не
каждый год приезжает кто-нибудь чужой, а если уж он приедет, так переполоху
наделает больше, чем желтая лихорадка. Том по обрубкам перебрался через забор и
пошел к дому; тележка покатила по дороге обратно в город, а мы все столпились в
дверях. Том был в новом костюме, слушатели оказались налицо – больше ему ничего
не требовалось, для него это было лучше всяких пряников. В таких случаях он
любил задавать фасон – на это он был мастер. Не таковский был мальчик, чтобы
топтаться посреди двора, как овца, – нет, он шел вперед важно и спокойно, как
баран. Подойдя к нам, он приподнял шляпу, церемонно и не торопясь, будто это
крышка от коробки с бабочками и он боится, как бы они не разлетелись, и сказал:
– Мистер Арчибальд Никольс, если не ошибаюсь?
– Нет, мой мальчик, – отвечает ему старик, – к сожалению,
возница обманул вас: до усадьбы Никольса еще мили три, Входите же, входите!
Том обернулся, поглядел через плечо и говорит:
– Слишком поздно; его уже не видать.
– Да, он уже уехал, сын мой, а вы входите и пообедайте с
нами; потом мы запряжем лошадь и отвезем вас к Никольсам.
– Мне совестно так затруднять вас, как же это можно! Я пойду
пешком, для меня три мили ничего не значат.
– Да мы-то вам не позволим, – какое же это будет южное
гостеприимство! Входите, и все тут.
– Да, пожалуйста, – говорит тетя Салли, – для нас в этом нет
никакого затруднения, ровно никакого! Оставайтесь непременно. Дорога дальняя, и
пыль такая – нет, пешком мы вас не пустим! А кроме того, я уже велела поставить
еще тарелку на стол, как только увидела, что вы едете; вы уж нас не огорчайте.
Входите же и будьте как дома.
Том поблагодарил их в самых изящных выражениях, наконец дал
себя уговорить и вошел; уже войдя в дом, он сказал, что он приезжий из
Хиксвилла, штат Огайо, а зовут его Уильям Томсон, – и он еще раз поклонился.
Он все болтал да болтал, что только в голову взбредет: и про
Хиксвилл, и про всех его жителей; а я уже начинал немного беспокоиться; думаю:
каким же образом все это поможет мне выйти из положения? И вдруг, не переставая
разговаривать, он привстал да как поцелует тетю Салли прямо в губы! А потом
опять уселся на свое место и разговаривает по-прежнему; она вскочила с кресла,
вытерла губы рукой и говорит:
– Ах ты дерзкий щенок!
Он как будто обиделся и говорит:
– Вы меня удивляете, сударыня!
– Я его удивляю, скажите пожалуйста! Да за кого вы меня
принимаете? Вот возьму сейчас да и… Нет, с чего это вам вздумалось меня
целовать?
Он будто бы оробел и говорит:
– Ни с чего, так просто. Я не хотел вас обидеть. Я… я думал
– может, вам это понравится.
– Нет, это прямо идиот какой-то! – Она схватила веретено, и
похоже было, что не удержится и вот-вот стукнет Тома по голове. – С чего же вы
вообразили, что мне это понравится?
– И сам не знаю. Мне… мне говорили, что вам понравится.
– Ах, вам говорили! А если кто и говорил, так, значит, такой
же полоумный. Я ничего подобного в жизни не слыхивала! Кто же это сказал?
– Да все. Все они так и говорили.
Тетя Салли едва-едва сдерживалась: глаза у нее так и
сверкали, и пальцы шевелились: того и гляди, вцепится в Тома.
– Кто это «все»? Живей говори, как их зовут, а не то одним
идиотом меньше будет!
Он вскочил, такой с виду расстроенный, мнет в руках шляпу и
говорит:
– Простите, я этого не ожидал… Мне так и говорили… Все
говорили… сказали: поцелуй ее, она будет очень рада. Все так и говорили, ну все
решительно! Простите, я больше не буду… честное слово, не буду!
– Ах, вы больше не будете, вот как? А то, может, попробуете?
– Сударыня, даю вам честное слово: никогда больше вас
целовать не буду, пока сами не попросите.
– Пока сама не попрошу! Нет, я никогда ничего подобного не
слыхала! Да хоть бы вы до мафусаиловых лет дожили
[13], не бывать этому никогда,
очень нужны мне такие олухи!
– Знаете, – говорит Том, – это меня очень удивляет. Ничего
не понимаю. Мне говорили, что вам это понравится, да я и сам так думал. Но… –
Тут он замолчал и обвел всех взглядом, словно надеясь встретить в ком-нибудь
дружеское сочувствие, остановился на старике и спрашивает: – Ведь вы, сэр, тоже
думали, что она меня с радостью поцелует?
– Да нет, почему же… нет, я этого не думал.
Том опять так же поискал глазами, нашел меня и говорит:
– Том, а ты разве не думал, что тетя Салли обнимет меня и скажет:
«Сид Сойер… «
– Боже мой! – Она не дала Тому договорить и бросилась к
нему: – Бессовестный ты щенок, ну можно ли так морочить голову!.. – И хотела
уже обнять его, но он отстранил ее и говорит:
– Нет, нет, сначала попросите меня.
Она не стала терять времени и тут же попросила; обняла его и
целовала, целовала без конца, а потом подтолкнула к дяде, и он принял в свои
объятия то, что осталось. А после того как они сделали маленькую передышку,
тетя Салли сказала:
– Ах ты господи, вот уж действительно сюрприз! Мы тебя
совсем не ждали. Ждали одного Тома. Сестра даже и не писала мне, что кто-нибудь
еще приедет.
– Это потому, что никто из нас и не собирался ехать, кроме
Тома, – сказал он, – только я попросил хорошенько, и в самую последнюю минуту
она и меня тоже пустила; а мы с Томом, когда ехали на пароходе, подумали, что
вот будет сюрприз, если он приедет сюда первый, а я отстану немножко и приеду
немного погодя – прикинусь, будто я чужой. Но это мы зря затеяли, тетя Салли!
Чужих здесь плохо принимают, тетя Салли.
– Да, Сид, – таких озорников! Надо бы надавать тебе по
щекам; даже и не припомню, чтобы я когда-нибудь так сердилась. Ну да все равно,
что бы вы ни выделывали, я согласна терпеть всякие ваши фокусы, лишь бы вы были
тут. Подумайте, разыграли целое представление! Сказать по правде, я прямо
остолбенела, когда ты меня чмокнул.
