Одно было верно – Том Сойер не шутя взялся за дело и
собирается освобождать негра из рабства. Вот этого я никак не мог понять. Как
же так? Мальчик из хорошей семьи, воспитанный, как будто дорожит своей
репутацией, и родные у него тоже вряд ли захотят срамиться; малый с головой, не
тупица; учился все-таки, не безграмотный какой-нибудь, и добрый, не назло же он
это делает, – и вот нате-ка – забыл и про гордость и про самолюбие, лезет в это
дело, унижается, срамит и себя и родных на всю Америку! Никак я этого не мог
взять в толк. Просто стыдно. И я знал, что надо взять да и сказать все ему
напрямик, а то какой же я ему друг! Пускай сейчас же все это бросит, пока еще
не поздно. Я так и хотел ему сказать, начал было, а он оборвал меня и говорит:
– Ты что же – думаешь, я не знаю, чего хочу? Когда это со
мной бывало?
– Никогда.
– Разве я не говорил, что помогу тебе украсть этого негра?
– Говорил.
– Ну и ладно.
Больше и он ничего не говорил, и я ничего не говорил. Да и
смысла никакого не было разговаривать: уж если он что решил, так поставит на
своем. Я только не мог понять, какая ему охота соваться в это дело, но не стал
с ним спорить, даже и не поминал про это больше. Сам лезет на рожон, так что ж
я тут могу поделать!
Когда мы вернулись, во всем доме было темно и тихо, и мы
прошли в конец двора – обследовать хибарку рядом с кучей золы. Мы обошли весь
двор кругом, чтобы посмотреть, как будут вести себя собаки. Они нас узнали и
лаяли не больше, чем обыкновенно лают деревенские собаки, заслышав ночью
прохожего. Добравшись до хибарки, мы осмотрели ее спереди и с боков – и с того
боку, которого я еще не видел, на северной стороне, нашли квадратное окошечко,
довольно высоко от земли, забитое одной крепкой доской.
Я сказал:
– Вот и хорошо! Дыра довольно большая, Джим в нее пролезет,
надо только оторвать доску.
Том говорит:
– Ну, это так же просто, как дважды два четыре, и так же
легко, как не учить уроков. По-моему, мы могли бы придумать способ хоть
немножко посложней, Гек Финн.
– Ну ладно, – говорю. – А если выпилить кусок стены, как я
сделал в тот раз, когда меня убили?
– Это еще на что-нибудь похоже, – говорит он, – это и
таинственно, и возни много, и вообще хорошо, только все-таки можно придумать
еще что-нибудь, чтобы подольше повозиться. Спешить нам некуда, так давай еще
посмотрим.
Между сарайчиком и забором, с задней стороны, стояла
пристройка, в вышину доходившая до крыши и сбитая из досок. Она была такой же
длины, как и сарайчик, только уже – шириной футов в шесть. Дверь была с южной
стороны и заперта на висячий замок. Том пошел к котлу для варки мыла, поискал
там и принес железную штуку, которой поднимают крышку котла; он взял ее и
выломал один пробой у двери. Цепь упала, мы отворили дверь, вошли, зажгли
спичку и видим, что это только пристройка к сарайчику, а сообщения между ними
нет; и пола в сарае тоже нет, и вообще ничего в нем нет, кроме ржавых, никому
не нужных мотыг и лопат да сломанного плуга. Спичка погасла, и мы ушли, воткнув
пробой на старое место, и с виду дверь была опять как следует заперта. Том
обрадовался и говорит:
– Ну, теперь все хорошо! Мы для него устроим подкоп. Это у
нас займет целую неделю.
После этого мы вернулись домой; я вошел в дом с черного хода
– они там дверей не запирали, надо было только потянуть за кожаный ремешок; но
для Тома Сойера это было неподходяще: таинственности мало, ему непременно надо
было влезать по громоотводу. Раза три он долезал до половины и каждый раз
срывался и напоследок чуть не разбил себе голову. Он уж думал, что придется это
дело бросить, а потом отдохнул, решил попробовать еще раз наудачу – и все-таки
влез.
Утром мы поднялись чуть свет и пошли к негритянским хижинам,
чтобы приучить к себе собак и познакомиться поближе с тем негром, который
кормил Джима, – если это действительно Джиму носили еду. Негры как раз
позавтракали и собирались в поле, а Джимов негр накладывал в миску хлеба, мяса
и всякой еды, и в то время, как остальные уходили, из большого дома ему
прислали ключ.
У этого негра было добродушное, глуповатое лицо, а волосы он
перевязывал нитками в пучки, для того чтобы отвадить ведьм. Он рассказывал, что
ведьмы ужасно донимают его по ночам; ему мерещатся всякие чудеса, слышатся
всякие слова и звуки, и никогда в жизни с ним еще не бывало, чтобы надолго
Привязалась такая нечисть.
Он разговорился про свои несчастья и до того увлекся, что
совсем позабыл про дело. Том и спрашивает:
– А ты кому несешь еду? Собак кормить собираешься?
Негр заулыбался, так что улыбка расплылась у него по всему
лицу, вроде как бывает, когда запустишь кирпичом в лужу, и говорит:
– Да, мистер Сид, собаку. И занятная же собачка! Не хотите
ли поглядеть?
– Хочу.
Я толкнул Тома и шепчу ему:
– Что ж ты, так и пойдешь к нему днем? Ведь по плану не
полагается.
– Тогда не полагалось, а теперь полагается.
Мы пошли, – провалиться бы ему! – только мне это очень не
понравилось. Входим туда и почти ничего не видим – такая темнота; зато Джим и
вправду там сидел; он-то нас разглядел и обрадовался:
– Да ведь это Гек! Господи помилуй, никак и мистер Том
здесь?
Я наперед знал, что так будет, только этого и ждал. Как
теперь быть, я понятия не имел, а если б и знал, так ничего не мог поделать,
потому что этот самый негр вмешался тут и говорит:
– Боже ты мой, да никак он вас знает?
Теперь мы пригляделись и все хорошо видели. Том посмотрел на
негра пристально и как будто с удивлением и спрашивает:
– Кто нас знает?
– Да вот этот самый беглый негр.
– Не думаю, чтобы знал; а с чего это тебе пришло в голову?
– С чего пришло? Да ведь он сию минуту крикнул, что он вас
знает.
Том говорит, как будто с недоумением:
– Ну, это что-то очень странно… Кто кричал? Когда кричал?
Что же он кричал? – Потом повертывается ко мне и преспокойно спрашивает: – Ты
слыхал что-нибудь?
Разумеется, на это можно было ответить только одно, и я
сказал:
– Нет, я ничего ровно не слыхал, никто ничего не говорил.
Тогда Том обращается к Джиму, глядит на него так, будто
первый раз в жизни его видит, и спрашивает:
