Он оборачивается ко мне, глядит с таким сожалением, что
просто плакать хочется, и говорит:
– Гек Финн, где это ты слышал, чтоб у узников были мотыги и
лопаты и всякие новейшие приспособления, для того чтобы вести подкоп? Я тебя
спрашиваю, если ты хоть что-нибудь соображаешь: как же он прославится? Уж тогда
чего проще – дать ему ключ, и дело с концом. Мотыги, лопаты! Еще чего! Да их и
королям не дают.
– Ну ладно, – говорю, – если нам мотыги и лопаты не
подходят, тогда что же нам нужно?
– Ножи, как у мясников.
– Это чтобы вести подкоп под хибарку?
– Ну да!
– Да ну тебя, Том Сойер, это просто глупо.
– Все равно, глупо или неглупо, а так полагается – самый
правильный способ. И никакого другого способа нет; сколько я ни читал в книжках
про это, мне не приходилось слышать, чтобы делали по-другому. Всегда копают
ножом, да не землю, заметь себе, – всегда у них там твердая скала. И сколько
времени на это уходит, неделя за неделей… а они все копают, копают! Да вот,
например, один узник в замке д`Иф
[15], в Марсельской гавани, рылся-рылся и вышел
на волю таким способом. И как ты думаешь, сколько времени он копал?
– Я почем знаю!
– Нет, ты отгадай!
– Ну, не знаю. Месяца полтора?
– Тридцать семь лет! И вышел из-под земли в Китае. Вот как
бывает! Жалко, что у нас тут тюрьма стоит не на скале!
– У Джима в Китае никого и знакомых нет.
– А при чем тут знакомые? У того узника тоже не было
знакомых. Всегда ты собьешься с толку. Держался бы ближе к делу!
– Ну ладно, мне все равно, где бы он ни вылез, лишь бы выйти
на волю; и Джиму тоже, я думаю, все равно. Только вот что: не такой Джим
молодой, чтобы его ножом откапывать. Он помрет до тех пор.
– Нет, не помрет. Неужели ты думаешь, что нам понадобится
тридцать семь лет? Ведь копать-то мы будем мягкую землю!
– А сколько понадобится, Том?
– Ну, нам ведь нельзя копать столько, сколько полагается, а
то как бы дяде Сайласу не написали оттуда, из-под Нового Орлеана. Как бы он не
узнал, что Джим вовсе не оттуда. Тогда он тоже что-нибудь напишет, – может,
объявление про Джима, я почем знаю… Значит, мы не можем рисковать – возиться с
подкопом столько, сколько полагается. По правилам надо бы, я думаю, копать два
года; но нам этого никак нельзя. Неизвестно, что дальше будет, а потому я
советую сделать так: копать понастоящему, как можно скорей, а потом взять да и
вообразить, будто мы копали тридцать семь лет. Тогда можно будет в два счета
его выкрасть и увезти, как только поднимется тревога. Да, я думаю, что это
будет самое лучшее.
– Ну, тут еще есть какой-то смысл, – говорю. – Вообразить
нам ничего не стоит, и хлопот с этим никаких; если надо, так я могу вообразить,
что мы полтораста лет копали. Это мне нетрудно, стоит только привыкнуть. Так я
сейчас сбегаю достану где-нибудь два ножа.
– Доставай три, – говорит он, – из одного мы сделаем пилу.
– Том, если такое предложение не против правил и не против
религии, – говорю я, – так вон там, под навесом позади коптильни, есть ржавая
пила.
Он посмотрел на меня вроде как бы с досадой и с огорчением и
сказал:
– Тебя ничему путному не научишь, Гек, нечего и стараться!
Беги доставай ножи – три штуки!
И я побежал.
Глава 35
В ту ночь, как только все уснули, мы спустились во двор по
громоотводу, затворились в сарайчике, высыпали на пол кучу гнилушек и принялись
за работу. Мы расчистили себе место, футов в пять или шесть, вдоль нижнего
бревна. Том сказал, что это будет как раз за кроватью Джима, под нее мы и
подведем подкоп, а когда кончим работу, никто даже не узнает, что там есть
дыра, потому, что одеяло у Джима висит чуть не до самой земли, и только если
его приподнимешь и заглянешь под кровать, тогда будет видно. Мы копали и копали
ножами чуть не до полуночи, устали, как собаки, и руки себе натерли до
волдырей, а толку было мало. Наконец я говорю:
– Знаешь, Том Сойер, это не на тридцать семь лет работа, а,
пожалуй, и на все тридцать восемь.
Он ничего не ответил, только вздохнул, а после того скоро
бросил копать. Вижу, задумался и думал довольно долго; потом говорит:
– Не стоит и стараться, Гек; ничего не выйдет. Если бы мы
были узники, ну тогда еще так, потому что времени у них сколько угодно,
торопиться некуда; да и копать пришлось бы пять минут в день, пока сменяют
часовых, так что волдырей на руках не было бы; вот мы и копали бы себе год за годом,
и все было бы правильно – так, как полагается. А теперь нам дурака валять
некогда, надо поскорей, времени лишнего у нас нет. Если мы еще одну ночь так
прокопаем, придется на неделю бросать работу, пока волдыри не пройдут, –
раньше, пожалуй, мы и ножа в руки взять не сможем.
– Так что же нам делать, Том?
– Я тебе скажу что. Может, это и неправильно, и нехорошо, и
против нравственности, и нас за это осудят, если узнают, но только другого
способа все равно нет: будем копать мотыгами, а вообразим, будто это ножи.
– Вот это дело! – говорю. – Ну, Том Сойер, голова у тебя и
раньше здорово работала, а теперь еще лучше. Мотыги – это вещь, а что нехорошо
и против нравственности, так мне на это ровным счетом наплевать. Когда мне
вздумается украсть негра, или арбуз, или учебник из воскресной школы, я
разбираться не стану, как там по правилам полагается делать, лишь бы было
сделано. Что мне нужно – так это негр, или арбуз, или учебник; если мотыгой
ловчее, так я мотыгой и откопаю этого негра, или там арбуз, или учебник; а твои
авторитеты пускай думают, что хотят, я за них и дохлой крысы не дам.
– Ну что ж, – говорит, – в таком деле можно и вообразить
что-нибудь, и мотыгу пустить в ход; а если бы не это, я и сам был бы против, не
позволил бы себе нарушать правила: что полагается, то полагается, а что нет –
то нет; и если кто знает, как надо, тому нельзя действовать без разбору, как
попало. Это тебе можно откапывать Джима мотыгой, просто так, ничего не
воображая, потому что ты ровно ничего не смыслишь; а мне нельзя, потому что я
знаю, как полагается. Дай сюда нож!
