— Надо, чтобы кто-то к вам заглядывал, за ней присматривал?
— Всего-навсего до моего возвращения.
— Не вопрос.
— Спасибо тебе.
— Это ты из-за Фолкнера?
Я нехотя пожал плечами:
— Честно говоря, да.
— Так ведь его челядь вся сгинула, Паркер. Он теперь один как перст.
— Дай-то бог.
— Что-то заставляет тебя думать иначе?
Я покачал головой. Как бы и ничего, но была какая-то смутная тревога и мысль, что Фолкнер так или иначе не допустит полного вымирания своей породы.
— Дивлюсь я на тебя, Паркер: живешь как у Христа за пазухой. Прокуратура всем дала по рукам: никаких тебе взысканий за вмешательство в ход расследования; полный молчок насчет того, что ты со своим корешем уложил тех двоих в Любеке. Я понимаю, что они гниды конченые, но все же.
— Знаю, — оборвал я эту тему. — Ну так что, пришлешь кого-нибудь на догляд?
— Я же сказал, не вопрос. Надо будет, сам постараюсь наведываться. Ты как думаешь, она согласится на тревожную кнопку?
Я подумал. Дипломатических ухищрений на это понадобится, пожалуй, больше, чем в ООН.
— Может, и в самом деле. Вот только кто ее поставит?
— Есть у меня один парень. Позвони, когда с ней все обговоришь.
Я поблагодарил и поднялся, чтобы уйти. Но на третьем шаге он меня окликнул:
— Слышь, Чарли! А у нее подруг нет, каких-нибудь незамужних?
— Да есть, наверно, — ответил я растерянно и тут понял, что влип.
Насколько мое лицо поблекло, настолько у Макартура расцвело.
— Э, постой! Я тебе служба знакомств, что ли?
— Да брось. Тебе раз плюнуть.
Оставалось лишь махнуть рукой.
— Ладно, спрошу. Но ничего не обещаю.
И ушел, оставив Макартура с улыбкой на лице. И еще с глазурью, на нем же.
Остаток утра и часть дня я провозился с текущей корреспонденцией, направил счета двум клиентам, после чего еще раз прошелся по скудноватым материалам насчет Кэсси Блайт. Я уже успел составить разговор с ее бывшим бойфрендом, близкими друзьями, коллегами по работе, а также с рекрутинговой компанией в Бангоре, куда она ездила в день своего исчезновения. Машина Кэсси находилась в автосервисе, так что в Бангор она отправилась автобусом, выехав с автовокзала (угол Конгресс-стрит и Сен-Джона) примерно в восемь утра. По сообщениям полиции и результатам проведенного Сандквистом розыска, водитель автобуса вспомнил ее по фотографии и сказал, что они обменялась парой-тройкой фраз. В офисе рекрутинговой фирмы на площади Уэст-Маркет она пробыла с час, после чего, судя по всему, отправилась гулять и забрела в книжный магазин «Букмаркс». Кто-то из персонала припомнил, как она поинтересовалась, есть ли у них подписанные книги Стивена Кинга.
А потом Кэсси Блайт исчезла. Корешок ее обратного билета отсутствовал; как пассажирка она не значилась ни у какой другой транспортной компании — ни наземной, ни воздушной. Никто не пользовался ее кредиткой или телефонной картой. Список лиц, с которыми она контактировала, подходил к концу. След обрывался.
Ощущение было такое, что Кэсси Блайт мне не удастся найти ни живой, ни мертвой.
Черный «лексус» подкатил к дому в четвертом часу, когда я наверху сидел у компьютера, распечатывая сообщения об убийстве Мариэн Ларусс. В целом информацией те репортажи не изобиловали, кроме разве что одной газетной заметки, где указывалось, что защитой Атиса Джонса теперь будет заниматься Эллиот Нортон, принимающий дело от назначенного судом общественного адвоката, некоего Лэйрда Райна. Судя по всему, из рук в руки дело перешло без всякой возни и проволочек, что лишь свидетельствовало о быстром и на редкость добровольном самоустранении Райна как защитника. Сам Эллиот коротко сообщил журналисту, что, несмотря на профессионализм Райна, будет лучше, если у Джонса появится свой собственный адвокат, чем наспех, фактически со стороны назначенный общественный защитник. Райн от комментариев воздержался. Вырезка была двухнедельной давности. Как раз когда я ее распечатывал, и подъехал «лексус».
Вылезший из него пассажир имел на себе кроссовки и джинсы, и те и другие в сочных пятнах краски. В дополнение к ансамблю на нем была джинсовая рубаха, тоже пятнистая. В общем, вид у него был как у беглой модели со съезда декораторов, если предположить, что вкусы у них сделали крен в сторону полуотставных геев-домушников. Хотя если вспомнить мое житье в богемном квартале Нью-Йорка, декораторов именно с таким креном там было пруд пруди.
Водитель авто был выше своего спутника как минимум на полголовы, и по нему можно было познакомиться с модой истекающего летнего сезона: легкие кожаные мокасины цвета бычьей крови и коричневатая льняная сорочка. Поблескивание темной кожи под солнцем скрадывала лишь щетина на макушке молодца и ухоженная бородка вокруг поджатых губ.
— Ага. Ну что сказать: здесь, пожалуй, на порядок уютнее, чем в той берлоге, которую ты по недоразумению называл домом, — успев оглядеться, удовлетворенно подытожил Луис, пока я шел к ним навстречу.
— Чего ж ты тогда оттуда не вылезал, если она тебе так не нравилась?
— Понятное дело: чтоб тебя позлить.
Протянув руку для пожатия, я обнаружил в ней лямку от стильной багажной сумки.
— Чаевых не даем, — еще и упредил Луис.
— То-то я и вижу: настолько стали прижимистые, что и на выходные не прилетели.
Луис и бровью не повел.
— А работа на тебя бесплатная? А явка со своим оружием? А пули за собственный счет? Тут ни на какой самолет не напасешься.
— Ты все так и возишь свой арсенал в багажнике?
— А что, есть надобность?
— Да нет. Просто если машину твою шваркнет молния, я хоть буду знать, куда делся мой газон.
— Всего не предусмотришь: вокруг жестокий и яростный мир.
— Знаешь, как зовут тех, кто считает, что мир их преследует? Параноики.
— Ну да. А тех, кто так не считает, знаешь, как зовут? Покойники.
Мимо меня он, раскинув руки, прошел к ждущей на крыльце Рэйчел и бережно ее обнял. Рэйчел была, пожалуй, единственным человеком, которому Луис выражал искреннюю нежность и приязнь. Небось, Ангелу перепадает от силы похлопывание по плечу: как-никак вместе уже шесть лет.
А вот и Ангел.
— Слушай, — сказал я ему, — тебе не кажется, что он с возрастом становится добрее?
— Да уж. Чуток убавить, и у него будут когти, восемь лап и жало на хвосте, — ответил он.
— Вау. И это все твое.
— Ох уж счастьице.
За те месяцы, что я не видел Ангела, он как будто постарел. У рта и глаз теперь четко выделялись морщинки, а черные волосы посеребрила седина. Он и передвигался медленнее, будто боялся поставить ногу куда-нибудь не туда. От Луиса я знал, что спина у Ангела все еще очень болит между лопаток, где преподобный Фолкнер вырезал кожу, оставив затем жертву истекать кровью в ржавой ванне. Пересаженная кожа прижилась нормально, однако шрамы при движении немилосердно саднили. Кроме того, Ангел с Луисом теперь вынуждены были жить раздельно. Прямое вмешательство Ангела в события, сопутствовавшие поимке Фолкнера, неизбежно привлекло к нему внимание органов правопорядка. Он снимал жилье в десятке кварталов от Луиса, чтобы тот не попал в поле зрения полиции, поскольку прошлое Луиса копанию дознавателей ни в коем случае не подлежало. Даже едучи сюда вдвоем, наши голуби-орлы рисковали. Тем не менее идею поездки Луис предложил сам, и я, понятно, отговаривать его не стал. Быть может, он чувствовал, что Ангелу пойдет на пользу пребывание с теми, кому он дорог.
