– Это он во сне разгуливает. Хотел бы я пойти за ним и посмотреть,
куда это он собрался. Смотри, он повернул к табачной плантации. Ну, теперь
совсем пропал из виду. Это ужасно, что он не находит себе покоя.
Долго мы ожидали, но он так и не вернулся, а может быть, он
вернулся другим путем. Наконец мы совсем уже сомлели от усталости и уснули. Нам
снились страшные сны, миллионы страшных снов. Однако перед рассветом мы
проснулись – началась гроза, гремел страшный гром и сверкали молнии, ветер
сгибал деревья, косой ливень лил как из ведра, и каждая канава превратилась в
бурную реку. Том сказал мне:
– Послушай, Гек, я скажу тебе одну очень странную вещь. Вот
уж сколько времени прошло с тех пор, как мы пришли сюда вчера вечером, а никто
еще не знает об убийстве Джека Данлепа, а ведь те люди, что спугнули Гэла
Клейтона и Бэда Диксона, должны были в первые же полчаса разболтать всем
встречным, и каждый, кто услышал об этом, сразу побежал бы по соседним фермам,
чтобы первым сообщить новость. Еще бы, такого случая у них не было, наверное,
лет тридцать. Все это очень странно, Гек, я ничего не понимаю.
Том сгорал от нетерпения, ожидая, когда кончится дождь,
чтобы можно было выскочить на улицу, завязать с кем-нибудь разговор и
послушать, что будут нам рассказывать об убийстве. Он предупредил меня, что мы
должны делать вид, будто ужасно удивлены и поражены.
Едва кончился дождь, мы уже были на улице. Было раннее
погожее утро. Мы слонялись по дороге, то и дело встречая знакомых, здоровались
с ними, рассказывали о том, когда мы приехали, как дела у нас дома, сколько
времени мы собираемся пробыть здесь, и все в таком роде, – и никто, ни один
человек, не сказал нам ни слова об убийстве. Это было совершенно непонятно,
однако это было так. Том сказал, что если мы пойдем в платановую рощу, то
наверняка найдем там труп и ни единой души вокруг. Не иначе, говорит, как те
люди, что спугнули воров, гнались за ними так далеко в лес, что воры, может
быть, решили воспользоваться этим и сами напали на них. В конце концов, может,
они все поубивали друг друга и не осталось никого в живых, кто мог бы
рассказать об этом.
Так мы болтали, пока не дошли до платановой рощи.
Тут у меня уж мурашки побежали по спине, и, как Том ни
настаивал, я сказал, что дальше ни шагу не сделаю.
Но Том не мог удержаться, он должен был посмотреть, остались
ли на трупе сапоги. И он пошел туда, но уже через минуту он выскочил обратно, и
глаза у него прямо чуть не на лоб вылезли от удивления.
– Гек, – выдавил он, – его там нет! Я чуть не обалдел.
– Том, – сказал я, – этого не может быть.
– А я тебе говорю, что его там нет. И никаких следов не
осталось. Земля немного притоптана, но если там и была кровь, то ее смыло
дождем, теперь там, кроме грязи и слякоти, ничего нет.
Наконец я сдался и решился сам пойти туда и посмотреть. Все
было так, как сказал Том, – труп исчез бесследно.
– Вот тебе и фунт изюму! – только и мог выговорить я. –
Брильянты-то приказали кланяться. Как ты думаешь, Том, может, это воры
прокрались обратно и утащили его?
– Похоже на то. Так оно, видимо, и есть. Только вот где они
могли спрятать его, как ты думаешь?
– Понятия не имею, – с отвращением сказал я, – и все это
меня вообще уже больше не интересует. Сапоги они забрали, и это единственное,
что меня волновало. А покойнику долгонько придется лежать здесь в лесу, прежде
чем я начну разыскивать его.
Тома, в общем, тоже не очень уж теперь интересовала судьба
покойника, ему было просто любопытно, что случилось с трупом. Но он сказал, что
мы все-таки должны помалкивать и ничего не рассказывать, потому что вскоре
собаки или еще кто-нибудь обязательно наткнется на труп.
Домой к завтраку мы вернулись расстроенные, разочарованные,
чувствуя, что нас надули. Никогда еще в жизни я так не расстраивался из-за
какого-то покойника.
Глава 8
Разговор с привидением
Невеселый это был завтрак. Тетя Салли выглядела усталой и
постаревшей; она словно и не замечала, что дети ссорятся и шумят за столом, – а
это было на нее совсем не похоже. Том и я помалкивали, нам было о чем подумать
и без разговоров. Бенни, наверное, вообще почти не спала ночью, и когда она
чуть приподнимала голову от тарелки и бросала взгляд на своего отца, в ее
глазах блестели слезы. Что же касается дяди Сайласа, то завтрак стыл у него на
тарелке, а он как будто и не замечал, что перед ним, – он все думал и думал о
чем-то своем, так и не проронив ни слова и не прикоснувшись к еде.
И вот в этой тишине в дверь опять просунулась голова тоге же
самого негра, и он сказал, что масса Брейс ужасно беспокоится за массу Юпитера,
который до сих пор не пришел домой, и не будет ли масса Сайлас так добр…
Негр посмотрел на дядю Сайласа, и слова застряли у него в
горле: дядя Сайлас поднялся, держась руками за стол и дрожа всем телом; он
задыхался, глаза его впились в негра, он сделал несколько судорожных глотков,
схватился рукой за горло и наконец сумел выдавить из себя несколько бессвязных
слов:
– Что он… что он… что он думает? Скажи ему… скажи ему… – Тут
он без сил рухнул обратно в кресло и пролепетал чуть слышным голосом: – Уходи…
уходи…
Перепуганный негр немедленно скрылся, а мы почувствовали
себя… – не могу даже сказать, как мы себя чувствовали, но страшно было
смотреть, как задыхается наш старый дядя Сайлас, – глаза у него остановились, и
вообще у него был такой вид, словно он умирает. Никто из нас не мог сдвинуться
с места. Одна только Бенни тихо скользнула вокруг стола, слезы текли по ее
лицу; обняв отца, она прижала к своей груди его старую седую голову и принялась
баюкать его, как ребенка. При этом она сделала нам всем знак уйти, и мы вышли,
стараясь не шуметь, как будто в комнате был покойник.
Мы с Томом пошли в лес, и нам было очень грустно; по дороге
мы говорили о том, как все изменилось по сравнению с прошлым летом, когда мы
жили здесь. Тогда все было мирно, все были счастливы, кругом все уважали дядю
Сайласа, а он сам был весел, простодушен, ласков и чудаковат. А посмотрите на
него сейчас! Если он еще не свихнулся, говорили мы, то ему до этого недалеко.
Был чудесный день, яркий и солнечный, мы уходили все дальше
за холмы, в сторону прерии, деревья и цветы становились все красивее, и так
странно было думать, что в таком замечательном мире существуют горе и беда. И
вдруг у меня перехватило дыхание, я уцепился за руку Тома, а все мои печенки и
легкие ушли в пятки.
– Вот оно! – прошептал я, и мы оба, дрожа от страха,
спрятались за кустом.
– Т-с-с! – зашипел Том. – Ни звука!
