Он наклонился над принцем и ласково, с жалостью, с участием
смотрел на него, нежно гладя его юные щеки и откидывая со лба своей большой
загорелой рукой его спутавшиеся кудри. По телу мальчика пробежала легкая дрожь.
«Ну вот, — пробормотал Гендон, — как это благородно с моей
стороны — оставить его неукрытым! Чего доброго, простудится насмерть! Как же
мне быть? Если я его возьму на руки и уложу под одеяло, он проснется, а ведь он
так нуждается в отдыхе».
Гендон поискал глазами, чем бы накрыть спящего, но ничего не
нашел. Тогда он снял с себя камзол и укутал принца.
«Я привык и к стуже и к легкой одежде, — подумал он. — Холод
и сырость мне нипочем».
И он зашагал взад и вперед по комнате, чтобы хоть немного
согреться, продолжая разговаривать сам с собой:
«В его поврежденном уме засела мысль, что он принц Уэльский.
Странно будет, если здесь у меня останется принц Уэльский, в то время как
подлинный принц уже не принц, а король… Но его бедный мозг свихнулся на одной
этой выдумке и не сообразит, что теперь уж ему надо забыть о принце и величать
себя королем… Я целых семь лет провел в заточении, на чужбине, и ничего не
слыхал о доме, но если мой отец жив, он охотно примет несчастного мальчика и
великодушно приютит его под своим кровом ради меня, точно так же и мой добрый
старший брат Артур. Мой другой брат, Гью… Ну, да я размозжу ему череп, если он
вздумает вмешиваться не в свое дело, это злое животное с сердцем лисы! Да, мы
поедем туда — и возможно скорее».
Вошел слуга с дымящимся блюдом, поставил его на сосновый
столик, придвинул стулья и ушел, полагая, что такие дешевые жильцы могут
прислуживать себе сами. Стук хлопнувшей двери разбудил мальчика; он вскочил и
сел на кровати, радостно озираясь вокруг; но тотчас же на лице его выразилось
огорчение, и он пробормотал про себя с глубоким вздохом:
— Увы, это был только сон! Горе мне, горе!
Тут он заметил на себе камзол Майлса Гендона, перевел глаза
на самого Гендона, понял, какую жертву тот ему принес, и ласково сказал:
— Ты добр ко мне! Да, ты очень добр ко мне! Возьми свой
камзол и надень, больше он мне не понадобится, — затем он встал, подошел к
умывальнику, помещавшемуся в углу, и остановился в ожидании. Гендон с веселым
оживлением сказал:
— Какой у нас чудесный ужин! Мы сейчас поедим на славу,
потому что еда горяча и вкусна. Не горюй: сон и еда сделают тебя опять
человеком!
Мальчик не отвечал, он устремил на высокого рыцаря
пристальный взгляд, полный сурового изумления и даже некоторой досады.
Гендон в недоумении спросил:
— Чего не хватает тебе?
— Добрый сэр, я хотел бы умыться…
— Только-то? Ты можешь делать здесь что тебе вздумается, не
спрашивая позволения у Майлса Гендона. Будь как дома, не стесняйся, пожалуйста.
Но мальчик не трогался с места и даже раза два нетерпеливо
топнул маленькой ногой. Гендон был совсем озадачен.
— Что с тобою? Скажи на милость.
— Пожалуйста, налей мне воды и не говори столько лишних
слов!
Гендон чуть было не расхохотался, но, сдержавшись, сказал
себе: «Клянусь всеми святыми, это восхитительно!» и поспешил исполнить просьбу
своего дерзкого гостя.
Он стоял подле, буквально остолбенев, пока его не вывел из
оцепенения новый приказ:
— Полотенце!
Майлс взял полотенце, висевшее под самым носом у мальчика,
и, ни слова не говоря, подал ему. Потом он стал сам умываться, а его приемный
сын в это время уже уселся за стол и готовился приступить к еде. Гендон
поспешил покончить с умыванием, придвинул себе другой стул и хотел уже сесть,
как вдруг мальчик с негодованием воскликнул:
— Остановись! Ты хочешь сидеть в присутствии короля?
Этот удар поразил Гендона в самое сердце.
«Бедняжка! — пробормотал он. — Его помешательство с каждым
часом растет; и это понятно: после той важной перемены, какая произошла в
государстве, он воображает себя королем! Ну что же, надо мириться и с этим,
иного способа нет, — а то он еще, чего доброго, велит заключить меня в Тауэр».
И, довольный этой шуткой, он отодвинул свой стул, стал за спиной короля и начал
прислуживать, как умел, по-придворному.
За едой королевская суровость мальчугана немного смягчилась,
и, едва он насытился, у него возникло желание поболтать.
— Ты, кажется, назвал себя Майлсом Гендоном, так ли я
расслышал?
— Так, государь, — отвечал Майлс и про себя добавил:
«Если уж подделываться к безумию этого бедного мальчика, так
надо именовать его и государем и вашим величеством; не нужно ничего делать
наполовину; я должен войти в свою роль до тонкости, иначе я сыграю ее плохо и
испорчу все это доброе дело, дело любви и милосердия».
После второго стакана вина король совсем согрелся и сказал:
— Я хотел бы узнать тебя ближе. Расскажи мне свою историю.
Ты храбр, и вид у тебя благородный, — ты дворянин?
— Наш род не особенно знатный, ваше величество. Мой отец —
мелкий барон, выслужившийся из дворян, сэр Ричард Гендон, из Гендонского замка,
близ Монксголма, в Кенте.
— Я не припомню такой фамилии. Но продолжай, расскажи мне
свою историю.
