— Рассказывать придется немного, ваше величество, но, может
быть, это позабавит вас на полчаса, за неимением лучшего. Мой отец, сэр Ричард,
человек великодушный и очень богатый. Матушка моя умерла, когда я был еще мальчиком.
У меня два брата: Артур — старший, душою и нравом в отца; и Гью — моложе меня,
низкий, завистливый, вероломный, порочный, лукавый, сущая гадина. Таким он был
с самого детства, таким был десять лет назад, когда я в последний раз видел
его, — девятнадцатилетний, вполне созревший подлец; мне было тогда двадцать
лет, Артуру же двадцать два. В доме, кроме нас, жила еще леди Эдит, моя,
кузина, — ей было тогда шестнадцать лет, — прекрасная, добросердечная, кроткая;
дочь графа, последняя в роде, наследница большого состояния и прекращавшегося
после ее смерти графского титула. Мой отец был ее опекуном. Я любил ее, она
меня. Но она была с детства обручена с Артуром, и сэр Ричард не потерпел бы,
чтобы подобный договор был нарушен. Артур любил другую и убеждал нас не падать
духом и не терять надежды, что время и счастливая судьба помогут каждому из нас
добиться своего. Гью же был влюблен в имущество леди Эдит, хотя уверял, что
любит ее самое, — но такова была его всегдашняя тактика: говорить одно, а
думать другое. Однако его ухищрения не привели ни к чему: завоевать сердце Эдит
ему так и не удалось; он мог обмануть одного лишь отца. Отец любил его больше
всех нас и во всем ему верил. Гью был младший сын, и другие ненавидели его, — а
этого во все времена бывало достаточно, чтобы завоевать благосклонность
родителей; к тому же у него был вкрадчивый, льстивый язык и удивительная
способность лгать, — а этими качествами легче всего морочить слепую
привязанность. Я был сумасброден, по правде — даже очень сумасброден, хотя
сумасбродства мои были невинного свойства, ибо никому не приносили вреда, —
только мне. Я никого не опозорил, никого не разорил, не запятнал себя ни
преступлением, ни подлостью и вообще не совершил ничего, не подобающего моему
благородному имени.
Однако мой брат Гью умел воспользоваться моими проступками.
Видя, что Артур слаб здоровьем, и надеясь извлечь выгоду из его смерти, если
только удастся устранить меня с дороги, Гью… Впрочем, это длинная история, мой
добрый государь, и не стоит ее рассказывать. Короче говоря, младший брат очень
ловко преувеличил мои недостатки, выставил их в виде преступлений, и в
довершение всех своих низких поступков он нашел в моей комнате шелковую
лестницу, подброшенную им же самим, и при помощи этой хитрости, а также показаний
подкупленных слуг и других лжесвидетелей убедил моего отца, будто я намерен
увезти Эдит и жениться на ней наперекор его воле.
Отец решил отправить меня на три года в изгнание. «Эти три
года, вдали от Англии и родительского дома, — сказал он, — может быть, сделают
из тебя человека и воина и хоть отчасти научат тебя житейской мудрости». За эти
годы моего долгого искуса я участвовал в континентальных войнах, изведал
суровую нужду, тяжкие удары судьбы, пережил немало приключений, а в последнем
сражении я был взят в плен и целых семь лет томился в чужеземной тюрьме.
Благодаря ловкости и мужеству я, наконец, вырвался на свободу и помчался прямо
сюда. Я только что приехал. У меня нет ни приличной одежды, ни денег — и еще
меньше сведений о том, что происходило за эти семь лет в Гендонском замке, что
сталось с ним и его обитателями. Теперь, государь, с вашего позволения, вам
известна моя жалкая повесть!
— Ты жертва бесстыдной лжи, — сказал маленький король,
сверкнув глазами. — Но я восстановлю твои права, клянусь святым крестом! Это
говорит тебе король!
Под влиянием рассказа о злоключениях Майлса у короля
развязался язык, и он выложил перед изумленным слушателем все свои недавние
невзгоды. Когда он закончил рассказ, Майлс сказал себе:
«Какое, однако, у него богатое воображение! Поистине он
обладает необыкновенным талантом, иначе он не сумел бы, будь он здоров или
безумен, сплести такую правдоподобную и пеструю сказку что называется из
воздуха, из ничего. Бедный свихнувшийся мальчик, покуда я жив, у него будет и
друг и убежище. Я не отпущу его от себя ни на шаг; он станет моим баловнем,
моим малолетним товарищем. И мы его вылечим, мы вернем ему разум, он непременно
прославится, его имя прогремит на всю страну, а я буду везде похваляться: „Да,
он мой, я подобрал его, когда он был бездомным оборвышем, но и тогда уже мне
было ясно, какие таятся в нем силы, и я предсказывал, что люди со временем
услышат о нем. Смотрите на него: разве я не был прав?“
Тут заговорил король вдумчивым, размеренным голосом:
— Ты избавил меня от стыда и обиды, а быть может, спас мою
жизнь и, следовательно, мою корону. Такая услуга требует щедрой награды. Скажи
мне, чего ты желаешь, и, насколько это в моей королевской власти, твое желание
будет исполнено.
Это фантастическое предложение вывело Гендона из
задумчивости. Он уже хотел было поблагодарить короля и переменить разговор,
сказав, что он только исполнил свой долг и не желает награды, но ему пришла в
голову более разумная мысль, и он попросил позволения помолчать несколько
минут, чтобы обдумать это милостивое предложение. Король с важностью кивнул
головой, заметив, что в делах, имеющих такое большое значение, лучше не торопиться.
Майлс подумал несколько минут и сказал себе:
«Да, именно этой милости и надо просить. Иначе ее невозможно
добиться, а между тем опыт только что прошедшего часа показал, что продолжать
таким образом было бы и неудобно и утомительно. Да, предложу ему это; как
хорошо, что я не отказался от такого благоприятного случая».
Он опустился на колено и промолвил:
