Мальчик вкусно и сытно позавтракал и после еды приободрился
и повеселел. Этот завтрак был замечателен тем, что и хозяйка и гость относились
друг к другу снисходительно, забывая о высоте своего звания; и в то же время ни
гость не сознавал, что ему оказывается милость, ни хозяйка. Женщина собиралась
покормить этого бродягу объедками где-нибудь в уголке, как кормят бродяг или
собак, но ее мучила совесть, что она изругала его, ей хотелось чем-нибудь это
загладить, и она посадила его за один стол с собою и своими детьми и —
умышленно подчеркивая это — обращалась с ним, как с равным. Король со своей
стороны укорял себя за то, что не оправдал доверия семьи, которая отнеслась к
нему так ласково, и решил искупить свою вину, снизойдя к ним и не требуя, чтобы
фермерша и дети стояли и прислуживали ему, в то время как он будет кушать один
за столом, как приличествует его сану и званию. Каждому из нас полезно иногда
отложить в сторону свое чванство. Добрая женщина весь день была счастлива,
хваля себя за свое снисхождение к маленькому бродяге, а король тоже был доволен
собой, потому что подарил своим благоволением простую крестьянку.
Когда завтрак был съеден, фермерша велела королю вымыть
посуду; это в первую минуту смутило его, и он хотел было отказаться, но потом
сказал себе: «Альфред Великий присматривал за лепешками; без сомнения, он вымыл
бы и посуду, если бы его о том попросили. Попробую-ка и я!»
Проба оказалась неудачной; он был очень изумлен, так как
думал, что вымыть деревянные ложки и миски — пустое дело. Занятие это оказалось
скучным и хлопотливым, однако король кое-как справился.
Ему уже не терпелось продолжать путь, но отделаться от
домовитой фермерши было не так-то легко, она давала ему то одну, то другую
работу, и он все исполнял добросовестно и довольно успешно. Между прочим, она
посадила его вместе с девочками чистить зимние яблоки, но это у него не
ладилось, тогда она велела ему наточить кухонный нож; потом заставила его
расчесывать шерсть, и он скоро решил, что давно перещеголял доброго короля
Альфреда в разных показных геройствах, которые выходят такими замечательными в
рассказах и исторических книгах, словом! — что с него достаточно. И когда после
обеда фермерша дала ему корзинку с котятами и велела их утопить, он отказался.
Вернее, он собирался отказаться, так как чувствовал, что надо же где-нибудь
поставить точку и что удобнее всего отказаться именно топить котят, — но ему
помешали. Помешали Джон Кенти, с коробом разносчика за спиной, и Гуго!
Король увидел обоих негодяев, приближавшихся к воротам,
прежде чем они успели его заметить; не сказав ни слова, он взял корзинку с
котятами и тихонько вышел в заднюю дверь. Котят он оставил в сенях, а сам
пустился во всю прыть по узкому переулку.
Глава 20
Принц и отшельник
Теперь он был скрыт от дома высокой изгородью. В смертельном
страхе, он напряг все силы и помчался к далекому лесу. Он ни разу не
оглядывался до тех пор, пока не достиг лесной опушки; тогда он оглянулся и
увидел вдали двух мужчин. Этого было достаточно; он не стал рассматривать их, а
поспешил дальше и не убавлял шага, пока не очутился в сумрачной чаще леса. Тут
только он остановился, полагая, что теперь он в безопасности. Он чутко
прислушался, — кругом стояла глубокая, торжественная тишина — тяжелая тишина,
угнетавшая душу. Лишь изредка, напрягая слух, он различал звуки, но такие
отдаленные, глухие и таинственные, что казалось, то были не настоящие звуки, а
лишь их стонущие и плачущие призраки. Эти звуки были еще страшнее той тишины,
которую они нарушали.
Вначале он хотел до самого вечера не двигаться с места, но
от бега он вспотел, и теперь ему стало холодно; пришлось идти, чтобы согреться
ходьбой. Он пустился прямиком через лес, надеясь выйти где-нибудь на дорогу, но
ошибся. Он все шел и шел; но чем дальше, тем, казалось, гуще становился лес.
Стемнело, и король понял, что скоро наступит ночь. Он содрогнулся при мысли,
что ему придется заночевать в таком жутком месте; он стал торопиться, но от
этого двигался еще медленнее, так как в полутьме не видел, куда ступает, и то и
дело спотыкался о корни, запутывался в ветках и колючих кустах.
Как он обрадовался, когда, наконец, увидел слабый огонек! Он
осторожно подошел к огоньку, часто останавливаясь, чтобы оглядеться и
прислушаться. Этот огонек светился в оконце убогой маленькой хижины. Оконце
было без стекол. Король услыхал голос и хотел убежать и спрятаться, но,
разглядев, что тот, кому принадлежал голос, молится, передумал. Он подкрался к
окну, единственному во всей хижине, приподнялся на цыпочки и заглянул внутрь.
Комната была маленькая, с земляным полом, плотно утоптанным; в углу было
устроено ложе из камыша, покрытое изодранными одеялами; тут же у постели
виднелись ведро, кружка, миска, несколько горшков и сковородок; рядом невысокая
скамейка и табурет о трех ножках; в очаге догорало пламя. Перед распятием,
освещенным одною только свечой, стоял на коленях старик, а возле него, на
старом деревянном ящике, рядом с человеческим черепом, лежала раскрытая книга.
Старик был большой, костистый; волосы и борода у него были очень длинные и
белые, как снег; на нем было одеяние из овечьих шкур, ниспадавшее от шеи до
пят.
«Святой отшельник! — сказал себе король. — Наконец-то мне
повезло!».
Отшельник поднялся с колен. Король постучался. Низкий голос
ответил:
— Войди, но оставь грех за порогом, потому что земля, на
которую ты ступишь, священна!
Король вошел и остановился. Отшельник устремил на него
блестящие, беспокойные глаза и спросил:
— Кто ты такой?
— Я король, — услышал он ответ, простой и скромный.
— Добро пожаловать, король! — в восторге воскликнул
отшельник.
Затем, лихорадочно суетясь и беспрестанно повторяя «добро
пожаловать!», отшельник подвинул скамейку к огню, усадил на нее короля,
подбросил в огонь охапку хвороста и возбужденно забегал по комнате из угла в
угол.
— Добро пожаловать! Многие искали приюта в этом святилище,
но оказались недостойны и были изгнаны. Но король, отвергший корону, презревший
суетные почести, подобающие его сану, и облекшийся в лохмотья, чтобы провести
свои дни в святости и умерщвлении плоти, — он достоин, он желанный гость! Он останется
здесь до самой кончины.
Король поспешил прервать его и сообщил ему подлинные
обстоятельства дела, но отшельник не обратил на его слова никакого внимания,
даже, невидимому, не слышал их, а продолжал говорить с возрастающим жаром и все
повышая голос:
