— Отцы, кажется, все одинаковы. И у моего нрав не кроткий.
Рука у него тяжелая, но меня он не трогает. Хотя на брань он, по правде
сказать, не скупится. А как обходится с тобою твоя мать?
— Она добра, сэр, и никогда не причиняет мне ни огорчений,
ни боли. И Нэн и Бэт так же добры, как она.
— Сколько им лет?
— Пятнадцать, с вашего позволения, сэр.
— Леди Елизавете, моей сестре, четырнадцать. Леди Джэн Грей,
моя двоюродная сестра, мне ровесница; они обе миловидны и приветливы; но моя
другая сестра, леди Мэри, у которой такое мрачное, хмурое лицо… Скажи, твои
сестры запрещают служанкам смеяться, дабы те не запятнали свою душу грехом?
— Мои сестры? Вы полагаете, сэр, что у них есть служанки?
Минуту маленький принц смотрел на маленького нищего с важной
задумчивостью, потом произнес:
— Как же, скажи на милость, могут они обойтись без служанок?
Кто помогает им снимать на ночь одежду? Кто одевает их, когда они встают
поутру?
— Никто, сэр. Вы хотите, чтобы на ночь они раздевались и
спали без одежды, как звери?
— Без одежды? Разве у них по одному только платью?
— Ах, ваша милость, да на что же им больше? Ведь не два же у
них тела у каждой.
— Какая странная, причудливая мысль! Прости мне этот смех; я
не думал обидеть тебя. У твоих добрых сестер, Нэн и Бэт, будет платьев и слуг
достаточно, и очень скоро: об этом позаботится мой казначей. Нет, не благодари
меня, это пустое. Ты хорошо говоришь, легко и красиво. Ты обучен наукам?
— Не знаю, как сказать, сэр. Добрый священник Эндрью из
милости обучал меня по своим книгам.
— Ты знаешь латынь?
— Боюсь, что знания мои скудны, сэр.
— Выучись, милый, — это нелегко лишь на первых порах.
Греческий труднее, но, кажется, ни латинский, ни греческий, ни другие языки не
трудны леди Елизавете и моей кузине. Послушал бы ты, как эти юные дамы говорят
на чужих языках! Но расскажи мне о твоем Дворе Отбросов. Весело тебе там
живется?
— Поистине весело, с вашего разрешения, сэр, если, конечно,
я сыт. Нам показывают Панча и Джуди,
[7]
а также обезьянок. О, какие это
потешные твари! У них такая пестрая одежда! Кроме того, нам дают представления:
актеры играют, кричат, дерутся, а потом убивают друг друга и падают мертвыми.
Так занятно смотреть, и стоит всего лишь фартинг; только иной раз очень уж
трудно добыть этот фартинг, смею доложить вашей милости.
— Рассказывай еще!
— Мы, мальчики во Дворе Отбросов, иногда сражаемся между
собою на палках, как подмастерья.
У принца сверкнули глаза.
— Ого! От этого и я бы не прочь. Рассказывай еще!
— Мы бегаем взапуски, сэр, кто кого перегонит.
— Мне пришлось бы по вкусу и это! Дальше!
— Летом, сэр, мы купаемся и плаваем в каналах, в реке,
брызгаем друг в друга водой, хватаем друг друга за шею и заставляем нырять, и
кричим, и прыгаем, и…
— Я отдал бы все королевство моего отца, чтобы хоть однажды
позабавиться так. Пожалуйста, рассказывай еще!
— Мы поем и пляшем вокруг майского шеста в Чипсайде; мы
зарываем друг друга в песок; мы делаем из грязи пироги… О, эта прекрасная
грязь! В целом мире ничто не доставляет нам больше приятностей. Мы прямо-таки
валяемся в грязи, не в обиду будь вам сказано, сэр!
— Ни слова больше, прошу тебя! Это чудесно! Если бы я только
мог облечься в одежду, которая подобна твоей, походить босиком, всласть
поваляться в грязи, хоть один единственный раз, но чтобы меня никто не бранил и
не сдерживал, — я, кажется, с радостью отдал бы корону.
— А я… если бы я хоть раз мог одеться так, как вы, ваша
светлость… только один единственный раз…
— О, вот чего тебе хочется? Что ж, будь по-твоему! Снимай
лохмотья и надевай этот роскошный наряд. У нас будет недолгое счастье, но от этого
оно не станет менее радостным! Позабавимся, покуда возможно, а потом опять
переоденемся, прежде чем придут и помешают.
Не прошло и пяти минут, как маленький принц Уэльский облекся
в тряпье Тома, а маленький принц Нищеты — в великолепное цветное королевское
платье. Оба подошли к большому зеркалу, и — о чудо! — им показалось, что они
вовсе не менялись одеждой!
Они уставились друг на друга, потом поглядели в зеркало,
потом опять друг на друга. Наконец удивленный принц сказал:
— Что ты об этом думаешь?
— Ах, ваша милость, не требуйте, чтобы я ответил на этот
вопрос. В моем звании не подобает говорить о таких вещах.
— Тогда скажу об этом я. У тебя такие же волосы, такие же
глаза, такой же голос, такая же поступь, такой же рост, такая же осанка, такое
же лицо, как у меня. Если бы мы вышли нагишом, никто не мог бы сказать, кто из
нас ты, а кто принц Уэльский. Теперь, когда на мне твоя одежда, мне кажется, я
живее чувствую, что почувствовал ты, когда грубый солдат… Послушай, откуда у
тебя этот синяк на руке?
— Пустяки, государь! Ваша светлость знаете, что тот
злополучный часовой…
— Молчи! Он поступил постыдно и жестоко! — воскликнул
маленький принц, топнув босой ногой. — Если король… Не двигайся с места, пока я
не вернусь! Таково мое приказание!
В один миг он схватил и спрятал какой-то предмет
государственной важности, лежавший на столе, и, выскочив за дверь, помчался в
жалких лохмотьях по дворцовым покоям. Лицо у него разгорелось, глаза сверкали.
Добежав до больших ворот, он вцепился в железные прутья и, дергая их, закричал:
— Открой! Отвори ворота!
Солдат, тот самый, что обидел Тома, немедленно исполнил это
требование; как только принц, задыхаясь от монаршего гнева, выбежал из высоких
ворот, солдат наградил его такой звонкой затрещиной, что он кубарем полетел на
дорогу.
— Вот тебе, нищенское отродье, за то, что мне из-за тебя
досталось от его высочества! — сказал солдат.
Толпа заревела, захохотала. Принц выкарабкался из грязи и
гневно подскочил к часовому, крича:
— Я — принц Уэльский! Моя особа священна, и тебя повесят за
то, что ты осмелился ко мне прикоснуться!
