— О, не шути, не лукавь и не мешкай! Я устал, я изранен, я
не в силах терпеть. Отведи меня к моему отцу, королю, и он наградит тебя такими
богатствами, какие тебе не снились и в самом причудливом сне. Верь мне, верь, я
не лгу, я говорю чистую правду! Протяни мне руку, спаси меня! Я воистину принц
Уэльский!
С изумлением уставился Джон Кенти на мальчика и, качая
головой, пробормотал:
— Спятил с ума, словно сейчас из сумасшедшего дома.
Потом он опять схватил принца за шиворот, хрипло засмеялся и
выругался:
— В своем ты уме или нет, а мы с бабкой пересчитаем тебе все
ребра, не будь я Джон Кенти!
И он потащил за собой упирающегося, разъяренного принца и
скрылся вместе с ним в одном из ближайших дворов, провожаемый громкими и
веселыми криками гнусного уличного сброда.
Глава 5
Том — Патриций
Том Кенти, оставшись один в кабинете принца, отлично
использовал свое уединение. То так, то этак становился он перед большим
зеркалом, восхищаясь своим великолепным нарядом, потом отошел, подражая
благородной осанке принца и все время наблюдая в зеркале, какой это производит
эффект, потом обнажил красивую шпагу и с глубоким поклоном поцеловал ее клинок
и прижал к груди, как делал это пять или шесть недель назад на его глазах один
благородный рыцарь, отдавая честь коменданту Тауэра при передаче ему знатных лордов
Норфолка и Сэррея для заключения в тюрьму.
[8]
Том играл изукрашенным
драгоценными каменьями кинжалом, висевшим у него на бедре, рассматривал
изысканное и дорогое убранство комнаты, садился по очереди в каждое из
роскошных кресел и думал о том, как важничал бы он, если бы мальчики со Двора
Отбросов могли глянуть сюда хоть одним глазком и увидеть его в таком
великолепии. Поверят ли они его чудесным рассказам, когда он вернется домой,
или будут качать головами и приговаривать, что от чрезмерно разыгравшегося
воображения он в конце концов лишился рассудка?
Так прошло с полчаса. Тут он впервые подумал, что принца
что-то долго нет, и почувствовал себя одиноким. Очень скоро красивые
безделушки, окружавшие его, перестали его забавлять; он жадно прислушивался к
каждому звуку. Сперва ему было не по себе, потом он встревожился, потом не на
шутку струхнул. Вдруг войдут какие-нибудь люди и застанут его в одежде принца,
а принца нет, и никто не объяснит им, в чем дело. Ведь они, чего доброго, тут
же повесят его, а потом уж начнут дознаваться, как он сюда попал. Он слыхал,
что у знатных людей решения принимаются быстро, когда дело идет о таких
мелочах. Тревога его росла. Весь дрожа, он тихонько отворил дверь в соседний
покой. Нужно поскорее отыскать принца. Принц защитит его и выпустит отсюда.
Шестеро великолепно одетых господ, составлявших прислугу принца, и два молодых
пажа знатного рода, нарядные, словно бабочки, вскочили и низко поклонились ему.
Он поспешно отступил и захлопнул за собою дверь.
«Они смеются надо мной! — подумал он. — Они сейчас пойдут и
расскажут… О, зачем я попал сюда на свою погибель!»
Он зашагал из угла в угол в безотчетной тревоге и стал
прислушиваться, вздрагивая при каждом шорохе. Вдруг дверь распахнулась, и
шелковый паж доложил:
— Леди Джэн Грей.
Дверь затворилась, и к нему подбежала вприпрыжку прелестная,
богато одетая юная девушка. Вдруг она остановилась и проговорила с огорчением:
— О! почему ты так печален, милорд?
Том обмер, но сделал над собой усилие и пролепетал:
— Ах, сжалься надо мною! Я не милорд, я всего только бедный
Том Кенти из Лондона, со Двора Отбросов. Прошу тебя, позволь мне увидеть
принца, дабы он, по своему милосердию, отдал мне мои лохмотья и позволил уйти
отсюда целым и невредимым. О, сжалься, спаси меня!
Мальчик упал на колени, простирая к ней руки, моля не только
словами, но и взглядом. Девушка, казалось, онемела от ужаса, потом воскликнула:
— О милорд, ты на коленях — передо мной! — и в страхе
убежала.
Том в отчаянии упал на пол и сказал про себя:
— Ни помощи, ни надежды! Сейчас придут и схватят меня.
Между тем, пока он лежал на полу, цепенея от ужаса, страшная
весть разнеслась по дворцу. Шепот переходил от слуги к слуге, от лорда к леди,
— во дворцах всегда говорят шепотом, — и по всем длинным коридорам, из этажа в
этаж, из зала в зал проносилось: «Принц сошел с ума! Принц сошел с ума!» Скоро
в каждой гостиной, в каждом мраморном зале блестящие лорды и леди и другие
столь же ослепительные, хотя, и менее знатные особы оживленно шептались друг с
другом, и на каждом лице была скорбь. Внезапно появился пышно разодетый
царедворец и мерным шагом обошел всех, торжественно провозглашая:
«ИМЕНЕМ КОРОЛЯ!»
«Под страхом смерти воспрещается внимать этой лживой и
нелепой вести, обсуждать ее и выносить за пределы дворца! Именем короля!»
Шушуканье сразу умолкло, как будто все шептавшиеся вдруг
онемели.
Вскоре по коридорам пронеслось пчелиное жужжанье:
— Принц! Смотрите, принц идет!
Бедный Том медленно шел мимо низко кланявшихся ему
придворных, стараясь отвечать им такими же поклонами и смиренно поглядывая на
всю эту странную обстановку растерянными, жалкими глазами. Двое вельмож
поддерживали его под руки с обеих сторон, чтобы придать твердость его походке.
Позади шли придворные врачи и несколько лакеев.
Затем Том очутился в богато убранном покое дворца и услышал,
как за ним захлопнули дверь. Вокруг него стали те, кто сопровождал его.
Перед ним на небольшом расстоянии полулежал очень грузный,
очень толстый мужчина с широким мясистым лицом и недобрым взглядом. Огромная
голова его была совершенно седая; бакенбарды, окаймлявшие лицо, тоже были
седые. Платье на нем было из дорогой материи, но поношено и местами потерто.
Распухшие ноги — одна из них была забинтована — покоились на подушке. В комнате
царила тишина, и все, кроме Тома, почтительно склонили головы. Этот калека с
суровым лицом был грозный Генрих VIII. Он заговорил, и лицо его неожиданно
стало ласковым.
— Ну что, милорд Эдуард, мой принц? С чего тебе вздумалось
шутить надо мною такие печальные шутки, надо мной — твоим добрым отцом-королем,
который так любит и ласкает тебя?
