Якобы он прослышал о копье и приказал доставить его из Армении в Москву. Гиммлер узнал об этом приказе и выслал несколько групп на перехват. Не знаю, верил ли Гиммлер в то, что именно это копье было тем самым, «настоящим», но решил не рисковать и заполучить реликвию. Ведь по преданиям и легендам, оба копья обладали чудодейственной силой. Копье Маврикия помогало побеждать в битвах, а Копье Лонгина давало великую силу его обладателю, предоставляло возможность безоговорочно творить добро или сеять зло.
Александр Валентинович говорил громко, а последнюю фразу произнес с особым жаром и напором. Тут только стало понятно, что в помещении пирожковой очень тихо. Изрядно потрепанный мужчина интеллигентного вида с печальным лицом, оккупировавший с двумя приятелями соседний столик, икнув, указав пальцем на стакан с «кофе», с уважением прокомментировал:
—Ну вы даете, товарищ. С чего это у вас такие приятные перегрузки? Поделились бы опытом, а то меня эта бормотуха уже не берет.
Не обратив внимания на соседа по пирожковой и на эффект, который произвел его страстный монолог, Александр Валентинович продолжил, слегка понизив голос:
—В разговоре с нами, и тогда в Хизне, и сегодня у тебя в конторе, Шерхорн не выдал своего интереса к найденному в лесу наконечнику копья. И здесь он, думаю, не кривит душой. Как специалист «Аненэрбе», он должен был знать, как выглядит подлинное Копье Судьбы, поэтому и предположил, что была другая группа.
—Похоже на правду,— задумчиво проговорил Карен Федорович.— Есть информация о нескольких группах СС, работавших в том районе. Но у меня пока мало данных. Надо бы выяснить, нет ли в архивах чего-нибудь о задержании СМЕРШем каких-либо необычных фашистов с подозрительными грузами. Я все время шел по следу Целлера, а про остальных думать было недосуг.
Карен Федорович замолчал. То ли водка его расслабила, то ли разговор с боевым товарищем в советской пирожковой, пробудивший воспоминания и даже некоторое подобное ощущение юности, растеребил душу, но ему вдруг захотелось во всем признаться. И в том, что чуть было не украл вещдок, и, главное, в том, что еще пару часов назад готов был предать родину и друга. «Эх, родина,— вдруг, неожиданно для себя самого пропел про себя Карен Федорович отрывок песни чуждой ему знаменитой рок-группы.— Пусть кричат: «Уродина!»… Да, уродина. Правильно. «Но она нам нравится…» Ну что за текст, а? Но ведь в точку. Отчего так?»
—Сань, а как зовут этого, в очках, с бородой? Ну, который поет про родину? Там слова такие еще: «…пусть кричат «уродина», а она нам нравится»…
—«…хоть и не красавица». Шевчук, группа «ДДТ». Чего это ты вдруг?
—Да так… вот стоим тут: еда поганая, кофе не настоящий, водку пьем из-под полы. А нам нравится!
Глава двадцать девятая
Шерхорна без особого шума выслали из страны, поставив в паспорте специальную отметку, не дающую права на возвращение в Россию до конца его дней. Михаила посадили в изолятор — парня ждали серьезные неприятности. Впрочем, оказаться в тюрьме — не самый худший итог его приключений, ведь в лесу Шерхорн вполне мог и перестараться.
Ральф и Антон вернулись в Москву. Перед отъездом из Хизны Мюллер был чрезвычайно удивлен стремительности, с какой любая, даже самая секретная информация распространяется среди деревенских жителей.
—Что вы там за ящик фашистский откопали?— примерно таким вопросом встретил их дядя Ваня, сидящий на ступеньках дома Антона.
Они кое-как отшутились, быстро собрались и уехали. Антон, как водится, обещал скоро вернуться.
Через два дня он проводил Мюллера в Шереметьево-2. Из-за пробки у поворота на Международное шоссе Антон и Ральф чуть было не опоздали на рейс, поэтому расставание проходило в суете.
С одной стороны, не хотелось разлучаться — привыкли друг к другу. Им казалось, что они уже многое вместе пережили. Но одновременно оба чувствовали некую опустошенность и усталость оттого, что им так и не удалось до конца выполнить свою миссию. Ведь они ничего толком не выяснили, не разузнали, где же на самом деле нашел свой последний приют Ральф Мюллер-старший. Каждому хотелось побыть наедине со своими мыслями.
Карен Федорович пообещал Ральфу сделать дополнительный запрос о судьбе его дяди, но не обнадеживал. Тему же с возможным захоронением военнопленных на территории Донского монастыря обходил молчанием.
Александр Валентинович ко всему кроме бани старался относиться с осторожностью, поэтому на просьбы Антона посодействовать в поисках заметил:
— Знаешь, Антон, вы и так здорово засветились у нас. Готов биться об заклад, на вас уже заведены толстые синие папки. Если контора так болезненно воспринимает все догадки о братской могиле на территории монастыря, значит на то есть причины. Смотри, докопаетесь не до дяди, а до какой-нибудь гостайны — не выпустят больше за кордон, и не видать тебе твоей Риты.
—Александр Валентинович, а про Риту вам кто рассказал?— воскликнул ошеломленный Антон.
— Про Риту? Хм… Так ведь ты сам и рассказал, когда вместе с твоим немцем звонил мне ночью пьяный из Воронежа. Ты был готов на ней жениться. Только не хотел переезжать в Германию «на ПМЖ», предпочитал привезти ее в Воронеж.— Помолчав немного, Александр Валентинович вдруг добавил: — А вообще, сейчас другие времена. Девушка она хорошая… ну, как ты говоришь. Так что не упусти.
…Антон ехал по Ленинградке медленно. Полчаса назад он проводил «своего немца». Но напряжение последних дней его не покидало. Несмотря на то, что они с Ральфом, как минимум, один раз были на волосок от гибели и счастливо ее избежали, пресловутая гора не желала падать с плеч. От всего произошедшего с ними будто осталась недоговоренность.
«Машину помыть что ли?» — подумал Антон.
На первой попавшейся мойке он наблюдал, как два кавказца в резиновых сапогах и красных комбинезонах ловко орудовали потерявшими цвет тряпками. Уважив «мерс», один из них, видимо старший, то и дело указывал другому на недостатки: «Зеркало протри! Быстро давай, че ты?». Антон отыскал в мобильнике номер Риты. Нажал «call». Телефон не отвечал.
У поворота к дому Антон передумал — проехал мимо. Решил прокатиться в центр, зайти куда-нибудь. В конце концов, он сегодня свободен от каких-либо обязательств.
На повороте с Большой Никитской в Романов переулок его остановил патруль ДПС. Антон достал документы, приоткрыл стекло. У машины выросла фигура инспектора, чье лицо показалось Антону до боли знакомым. «Забавно было бы вновь того лейтенантика повстречать»,— мелькнула мысль.
— Добрый вечер, старший сержант Гилевич, пятый отдел ДПС,— представился гаишник.— Вам без габаритов удобней что ли? Темно на дворе.
— Задумался, товарищ старший сержант. Спасибо. Сейчас включу. Вежливо козырнув, милиционер жестом дал понять, что претензий больше нет и Антону можно уезжать.
В ресторане, чье название с французского переводится как «Бабочка», Антон заказал морские гребешки и коньяк. Весь в бежевом, старающийся держать осанку, официант наполнил подогретый фужер, поинтересовался, не нужно ли еще чего-нибудь, и, получив отрицательный ответ, стремительно исчез из поля зрения.
