Раиса Максимовна поставила кофе на стол и твердо сказала:
– Миша, о чем ты? Тебе обязательно надо быть там! Тебя ведь люди ждут, они за тебя три ночи стояли под открытым небом!
Горбачев задумался.
– Не уверен, что они стояли только за меня. Скорее, за демократию, перестройку, против возвращения в прошлое, в застой, в маразм этот.
Он заметно помрачнел. Раиса посмотрела на него с грустью:
– Миша, народ у нас все видит и все понимает – его не обмануть. И я уверена, он тебя теперь в обиду не даст.
– Рая, знаешь, по-моему Крючков и компания хотели меня ликвидировать, – президент нервно усмехнулся.
– Чушь! Даже эти старперы понимают, что это привело бы к конфронтации с целым миром, к блокаде…
– Мы не преувеличиваем с тобой значимость моей персоны в текущей ситуации?
– Миша, ты очень устал за эти дни, я ведь все вижу. Спинка твоя как? А я ужас как по дому соскучилась. Так что действительно, поедем-ка лучше домой. На твой век еще политики хватит.
* * *
В 03.50 утра с балкона Белого дома Руцкой и Силаев отчитались перед защитниками о проделанной работе. На словах «мы привезли Горбачева в Москву» толпа взорвалась аплодисментами. Но тут же над ней понеслась, впиваясь в восторженные, опьяненные победой сердца, неожиданная, ошеломляющая новость, предательская и окончательная: Михаил Сергеевич устал и отправился на дачу, то есть у Белого дома сегодня он не появится. И никто не услышит от него слов благодарности за проявленные солидарность и мужество.
Площадь огласилась свистом и улюлюканьем. Гримасы разочарования и презрительные улыбки наполнили пространство перед Белым домом. Таким образом, за четыре месяца до добровольного ухода Горбачева из Кремля народ стихийно и по воле коллективного разума и коллективной души сам отправил первого и последнего президента СССР в отставку.
Испугавшись реваншизма, республики стали одна за другой объявлять о независимости. Тем самым косвенно они предали своего освободителя, лишь только он, вернувшись из Крыма, вновь расположился в своем кабинете…
Трагедия на этом не заканчивалась. Горбачева, человека, избавившего мир от страха перед советской угрозой, в те дни фактически оставили даже его союзники и друзья на Западе. Только американский президент еще пытался лавировать между двумя центрами влияния.
21 августа, около семи часов вечера по московскому времени, Джордж Буш позвонил Ельцину.
– Мой друг, очень рад слышать ваш бодрый голос! – он впервые назвал Бориса Николаевича другом.
– Приветствую вас, господин президент, – с достоинством произнес Ельцин. – Как вы себя чувствуете?
– Отлично, Борис, спасибо! Несмотря на возраст, я в хорошей форме. Не хочу, как у нас говорят, сидеть в углу и пускать слюни.
– Это мне по душе.
– Я даже решил заняться экстремальными видами спорта, например, попрыгать с парашютом. У вас же, мой дорогой друг, экстремальности хватает в жизни.
– Это вы верно подметили. Но ваша поддержка и в дни переворота и, я надеюсь, в будущем, для нас очень важна.
– Борис, это именно вы были на передовой, стояли на баррикадах, а мы лишь дистанционно поддержали вас. Хочу сообщить вам, что ставки ваши здесь чрезвычайно выросли. Можно сказать, до небес. Вы проявили уважение к закону, отстояли демократические принципы. Мои поздравления!
Слушая Буша, Ельцин не совсем понимал, к чему тот клонит.
– Вы вернули Горбачева невредимым, – продолжал американец. – Вы восстановили его на посту. Вы завоевали тем самым множество друзей в мире. Мы поддерживаем вас в этом, восхищаемся вашим благородством. Позвольте дать вам дружеский совет: отдохните хоть немного, поспите…
«Понятно все, – подумал Борис Николаевич. – Дудки! Один уже отдохнул в Крыму. Мне пока рановато».
– Спасибо вам, господин президент. Вашу моральную поддержку молодой российской демократии трудно переоценить. Надеюсь, отношения между Россией и США ждет счастливое будущее, – ответил он Бушу.
Обменявшись еще несколькими общими фразами с американским лидером и пожелав тому напоследок всерьез подумать, стоит ли подвергать свою жизнь и здоровье риску, занимаясь парашютным спортом, Ельцин с ним попрощался.
Он сидел в просторном кабинете в Белом доме. С улицы доносился шум митинга, звуки музыки. Хотя на дворе был канун осени, из открытого окна почему-то пахнуло весной.
В дверь постучали, и в кабинет вошел шеф охраны Коржаков.
– Чего, Саш? – поинтересовался Ельцин.
– Бурбулис просил передать проекты указов, – Коржаков положил на стол объемистую папку.
– Посмотрим сейчас… – Ельцин взял папку, открыл ее и углубился в изучение бумаг. – Понятно… Пусть меня с Геной соединят.
Через минуту Бурбулис был на линии.
– Ты понимаешь, я тут с Бушем говорил, – сообщил Ельцин. – Мы эти бумаги должны публиковать, если я их подпишу?
– Безусловно, Борис Николаевич, – ответил Бурбулис. – Новости, как минимум, должны появиться в свободном доступе.
– А подождать нельзя? Это, понимаешь, некоторым образом вступает в противоречие… Мы договорились с Горбачевым.
– Борис Николаевич, действовать надо решительно, пока они не опомнились.
– Гена, получается, мы тащим одеяло на себя, а республики, глядя на Россию, последуют примеру. К чему это приведет? Не время сейчас. Двадцать четвертого планируется встреча руководителей девяти республик, мы тоже присоединимся, будем обсуждать дальнейшие экономические связи. Короче, Гена, я подумаю. Все.
Ельцин еще раз открыл папку. В ней лежали проекты указов о передаче компании «Останкино» в ведение РСФСР, о реорганизации Телеграфного агентства Советского Союза и передаче его в ведомство Минпечати России. Наконец, самое важное: Указ «Об обеспечении экономической основы суверенитета РСФСР».
«Да, – подумал Ельцин, – а вот это уже конкретный гвоздь в крышку гроба для Союза».
Зазвонил телефон.
– Борис Николаевич, – сообщил помощник, – на связи Михаил Сергеевич Горбачев.
– Соединяйте…
Голос Горбачева звучал бодро и весело:
– Привет, Борис Николаевич! Хочу выразить тебе слова признательности и благодарности. Мужеством твоим восхищен и удивлен приятно. Руцкому, конечно, отдельное спасибо.
– Это наш долг – демократию защищать, Михаил Сергеевич. Вы начали, мы – продолжим.
На линии повисла тягостная пауза. Горбачев кашлянул в трубку.
– Нам надо сплоченнее и быстрее идти по пути радикальных реформ. Через два дня у меня будут Кравчук, Дементей, Каримов, Назарбаев, другие товарищи. Вы подтягивайтесь тоже, Борис Николаевич. Поговорим, обменяемся, назначим дату подписания Союзного договора, – проговорил Горбачев, правда, теперь в тоне его уже не было того оптимизма, как в самом начале беседы.
