Четверг, 16 мая, 22.42
Минуты не проходит, как перед моей дверью уже стоят три копа.
Один из них ударяет в дверь кулаком.
— Полиция!
Ничего не остается, как открыть дверь. В конце концов, мне не в чем себя упрекнуть.
— Полиция, откройте!
Кажется, они начинают нервничать.
Я хватаю пульт и выключаю все мониторы. Потом вскакиваю с кресла. Убедившись, что мне нечего бояться, иду к двери.
Копы за дверью уже в бешенстве.
— Если вы не откроете, мы…
— Иду, иду!
Секунду я колеблюсь, не вернуться ли мне обратно, и толком даже не понимаю почему — из страха или из желания поиграть. Но любопытство пересиливает.
— Вот, открываю, — говорю я, поворачивая колесико первого замка. Потом прибавляю: — Я заперлась на два замка, потому что сейчас дома больше никого нет.
Дверь отпирается долго: в общей сложности здесь четыре задвижки.
Когда копы видят мое лицо в проеме двери, они невольно отступают.
Я жду. Я знаю, что так всегда бывает.
— Добрый день…
Все трое, округлив от удивления глаза, входят в квартиру. Никто из них не произносит ни слова, но они, как и все, кто попадает к нам впервые, явно поражены размерами и красотой нашего семейного гнезда.
Комиссар Паразиа приближается к небольшой темноватой картине, висящей на стене над столиком с гнутыми ножками, и внимательно ее изучает. Узнал ли он Гойю? Другой полицейский пристально смотрит в огромное цельное окно во всю противоположную стену гостиной.
Действительно, при взгляде в него трудно поверить, что находишься в Париже. Скорее уж можно представить, что снаружи дом окружен настоящим диким лесом — деревьями с густыми кронами, под которыми кипит буйная природная жизнь. Весной такое ощущение сильно, как никогда. Здесь, в «Замке королевы Бланш», мы живем словно вне времени…
Я отхожу в сторону и наблюдаю за копами, не зная, как лучше себя вести. Я привыкла к роли зрительницы, но сегодня герои моих «фильмов» сами ко мне явились!
— Видеокамеры — это здесь? — резко спрашивает комиссар.
Я подхожу к нему и пытаюсь напустить на себя ироничный вид, хотя на самом деле чувствую себя все более неловко в этой ситуации.
— Хотите увидеть мою небольшую инсталляцию, так?
— Вашу… что?
— Следуйте за мной, — говорю я и, не оборачиваясь, иду неслышными шагами по восточным коврам, устилающим коридор.
Когда мы приходим в «машинный зал», копы раскрывают рот от изумления.
— Но это… невероятно!
— Ну, так вы, наконец, мне скажете, в чем дело? — спрашиваю я ворчливо.
Глава 4
Сильвен почти час провел в розарии. Буйно цветущие розовые кусты, окружавшие корпус минералогии, в темноте казались единым телом громадного дракона, который уснул, обвившись вокруг здания. На некотором расстоянии от него обсаженная розовыми кустами аллея превращалась в туннель — ветви переплетались над ней, образуя благоухающий свод. Цветочный аромат, еще усилившийся с наступлением ночи, щекотал ноздри и гортань молодого профессора. Сильвен лег на скамейку и закрыл глаза; понемногу его начала убаюкивать симфония запахов и звуков. Несмотря на отдаленный шум автомобилей на улице Бюффона, вой полицейской сирены, доносившийся со стороны гобеленовой мануфактуры, и отзвуки грохочущих товарных поездов, слышавшиеся со стороны Аустерлицкого вокзала, у Сильвена было ощущение, что он выпал из времени.
Сколько часов он провел здесь, на этой самой скамейке, с Габриэллой? Целыми ночами, при полной луне, двое детей лежали на скамейке под розовыми кустами, словно двое спасшихся после кораблекрушения, которых выбросило на необитаемый остров.
Ощущая спиной шероховатую деревянную поверхность с облупившейся краской, Сильвен улыбнулся старым воспоминаниям. Он вспомнил и ритуал «романтической встречи», который предшествовал каждой игре.
Он был неизменным: с наступлением весны Сильвен и Габриэлла каждый вечер встречались в беседке, стоявшей на небольшом возвышении, над аллеями цветочного лабиринта. Она располагалась в западной части сада, той, что была ближе к главной парижской мечети. Изначально здесь была мусорная свалка, но потом художники полюбили приходить на холм и рисовать вид сверху — лабиринт окруженных цветами и кустарниками дорожек, изогнутый в виде улитки. И в 1792 году на вершине холма была воздвигнута небольшая беседка из стали и бронзы — первое сооружение такого рода во всем мире!
В этой похожей на колоколенку беседке, возвышавшейся над Ботаническим садом, словно сторожевая башня, дети встречались, как только их родители засыпали. По правилам Габриэлла приходила на место первой. Игра начиналась.
Сильвен вспоминал реплики почти дословно.
— Я — прекрасная дама, о которой ты всегда мечтал! — торжественно произносила девочка. — Ты — странствующий рыцарь, которому суждено меня освободить!
Прижавшись спиной к одному из столбиков беседки, словно бы прикованная к нему, Габриэлла старалась напустить на себя суровый и зловещий вид, подобающий ее пророчествам, — и даже голос ее преображался, становился глухим и гулким, когда она говорила:
— Но будь осторожен, Сильвен: это место — вовсе не стальная беседка, а видимая часть страшного монстра, который спит под землей вот уже много веков!..
Глаза Габриэллы возбужденно блестели.
— Трава проросла сквозь его плоть… Деревья пустили корни в его тело… И если ты будешь слишком сильно шуметь, этот дракон проснется и проглотит нас обоих!.. Потому что эта беседка — его пасть!..
И, неожиданно улыбнувшись, она лукаво добавляла:
— Если бы ты знал, сколько влюбленных пар он уже проглотил!..
Габриэлла была его подругой, его компаньонкой по играм. Несмотря на то что на самом деле она была внучкой Любена, главного смотрителя зоопарка, двое детей росли как родные брат и сестра. Они вместе учились, вместе проводили свободное время после школы, вместе отдыхали на каникулах. У них даже была общая спальня (по крайней мере, поначалу) — мансарда под самой крышей в одном из музейных корпусов. Жервеза поощряла их дружбу: она была довольна, что у ее сына есть как бы сводная сестра.
Но вот «влюбленными» они не были, о нет! От этого Сильвен себя оберегал. С самого раннего детства все связанное с этим чувством повергало его в глубокое смущение. Такое же смущение он испытывал в присутствии матери, когда они смотрели по телевизору фильм и герои его — влюбленная пара — вдруг начинали целоваться взасос. При виде этого Сильвен, избегая смотреть на мать, выходил из комнаты, поскольку на экране было нечто такое, «о чем не говорят вслух».
При этом новом воспоминании Сильвен рассмеялся. Его смех разнесся под сводом из переплетенных веток, но, впрочем, почти сразу оборвался, словно увял, как опавший лепесток розы, в этот момент коснувшийся его щеки — нежно, как детская ладошка.
