— Ты ведь прекрасно знаешь, что вправить ей мозги ни одному из нас не под силу, — через некоторое время добавил он презрительным и одновременно жалким тоном.
Утратив все свое прежнее добродушие, он встал и направился к Сильвену с таким видом, словно им предстояло сражаться на дуэли. Выпив восемь стаканов своего «коктейля», старик пришел в мрачное расположение духа. Еще одно зрелище, которого Сильвен не любил. И впрямь пора уходить!
— Твоя мать собирается геройствовать в одиночку? — спросил он. — Вот и пусть одна выбирается из болота! Она привыкла считать, что все остальные ни на что не годны! А когда в Ботаническом саду и впрямь будет теракт, когда эти проклятые террористы и в самом деле взорвут Галерею эволюции, вот тогда она запаникует! Тогда пусть проклинает книгу Маркомира сколько влезет — будет уже поздно!..
Любен замолчал. Вид у него был смущенный, как у человека, который сболтнул лишнее. Но если лицо старика было красным от вина и смущения, то взгляд оставался прежним — яростным и решительным. Сейчас Любен пристально смотрел на мутное окно, сквозь которое едва просачивался лунный свет. Однако Сильвен чувствовал, что к гневу старика примешивается и кое-что другое. Беспокойство. Как будто исчезновение белых обезьян и странное поведение Жервезы его не столько удивили, сколько встревожили.
— Ты, кажется, боишься, — все же рискнул произнести Сильвен.
Несмотря на всю свою интуицию, он не мог заранее угадать, как Любен отреагирует.
— Ну и что? — сказал смотритель зоопарка, на этот раз без всякого возмущения. — Страх — проявление инстинкта самосохранения, так ведь? Ты не меньше меня знаешь о животных.
После этого, уже с немалым трудом, он смешал себе новую порцию «коктейля».
«Да, но ты-то не животное… совсем наоборот!» — подумал все более заинтригованный Сильвен, а вслух сказал:
— Мама, кстати, рассказывала о покушении на тебя…
Любен опустил голову, как провинившийся школьник.
Вчера за обедом Жервеза действительно рассказала сыну о недавнем событии, которое обсуждали все сотрудники зоопарка: Любен, гроза зверей, был атакован свиньей-пекари, которая его укусила. По выражению лица старика Сильвен понял, что это правда. Старший смотритель, проработавший в зоопарке пятьдесят лет, укушен какой-то паршивой южноамериканской свиньей!.. Да, еще бы не обидно…
Глядя в сторону, Любен притворно-небрежным тоном произнес:
— Жервеза тебе рассказала о пекари, да? Ну что ж, я ведь старею — ты в курсе? И животные это чувствуют. Они понимают, что мне недолго осталось… Вот и показывают норов…
Сильвен расхохотался:
— Ну не говори глупости! Всего полчала назад ты утверждал, что никогда не болеешь и вообще в отличной форме!
— Да, и что я вас всех переживу. Твоя мать мне все время это говорит.
— Ты на нее за что-то сердишься, да?
После недолгого молчания Любен обреченно махнул рукой:
— Стар я уже — мотать нервы по пустякам… Только весь этот бардак меня бесит!..
Подобные тирады Сильвен тоже знал наизусть, поэтому, не дожидаясь окончания, спросил:
— Ты все еще думаешь, что мать хочет видеть меня наследником своих владений? Ботанического сада, я имею в виду?
Любен одним глотком опустошил свой стакан и поморщился.
— Я только думаю, — ответил он, — что твоя мать всегда держала нас на расстоянии от многих вещей… Важных вещей.
Сильвен понимал, куда старик клонит. Это была еще одна из его «вечных тем» — наиболее скрытая сторона жизни Жервезы.
— Ты имеешь в виду ее клуб? Всех этих людей, с которыми она встречается раз в месяц в «Баскском трактире»? «Общество любителей карьеров»?
Любен кивнул. Потом, слегка пригнувшись и втянув голову в плечи, прошипел тоном заправского конспиратора:
— Она ведь, по сути, ничего тебе о нем не рассказывала?
Это была правда, и втайне Сильвен был уязвлен такой скрытностью матери. Он нехотя кивнул:
— Она обещала, что когда-нибудь «представит» меня членам ОЛК, — но каждый раз, когда я ей об этом напоминаю, она меняет тему разговора.
И в самом деле, вот уже много лет Жервеза каждую неделю посещала таинственные собрания ОЛК, замаскированные под обычные дружеские встречи за обедом.
Чем же занималось это общество? Сильвену так и не удалось ничего об этом узнать.
— Только не думай, что мы строим заговоры, стремясь захватить мировое господство! — обычно отшучивалась Жервеза, когда Сильвен пытался узнать подробности. — Мы всего лишь несколько пожилых любителей парижских подземелий…
— Но все-таки, мама, — настаивал Сильвен, который и сам провел в парижских подземельях много часов, вместе с Любеном и Габриэллой. — Ты же знаешь, что это и моя страсть! Почему бы тебе хоть раз не взять меня с собой на вашу встречу? Я ведь хорошо знаком с темой — как-никак, я ее преподаю!
Но на эту просьбу всегда следовал один и тот же ответ:
— Твое время еще придет, котенок.
Больше ничего…
ОЛК. Таинственное сокращение, о котором Сильвен в конце концов перестал думать — так мы изгоняем из своих мыслей воспоминания о детских унижениях, о не самых красивых поступках… Иногда он спрашивал себя: а существует ли на самом деле это общество? Или это лишь предлог, который Жервеза использует, чтобы скрыть встречи с любовником? Но насколько он знал, у нее не было никаких романов после смерти мужа, его отца.
Нет, все же ОЛК не могло быть полной выдумкой. Любен, осушив до дна очередной стакан, теперь обвинял этот «клуб» чуть ли не во всех бедствиях планеты!
— Не удивлюсь, если окажется, что именно они украли белых обезьян, — сказал он неожиданно.
При этих словах спящий на подушке кот поднял голову и недовольно уставился на собеседников.
— О, кажется, мы разбудили спящего тигра… Характер у этого кота примерно такой же добрый, как у Жервезы…
Сильвен взглянул на старого кота с невольной неприязнью. Любен поднялся и, подойдя к коту, опустился рядом с ним на корточки. Поглаживая кота, который не сопротивлялся, лишь порой недовольно мяукал, смотритель зоопарка продолжал:
— В сущности, твоя мать и я похожи на старую семейную чету. Она тридцать пять лет работает в музее, я — пятьдесят один год в зоопарке. Хотя между нами никогда ничего такого не было, мы знаем друг друга почти так же хорошо, как муж и жена. Притом что она всегда обращалась со мной как с лакеем. — Взгляд его вспыхнул. — Тогда как без меня…
И вдруг Любен прикусил язык.
Что же он хотел сказать?
— Тогда как без тебя… что?
Погладив кота столь энергично, словно желая его расплющить, смотритель втянул голову в плечи, как черепаха, прячущаяся в свой панцирь.
