Совершенно нейтральная гостиная на последнем этаже многоэтажки в районе Бельвилль, возле площади Фестивалей, где Габриэлла жила вот уже много лет.
«Площадь Фестивалей…» — подумал Сильвен, ощущая ком в горле. Это название напомнило ему тот день, когда он встретил Габриэллу после долгой разлуки, три года назад.
Тогда тоже все началось с короткой эсэмэски:
«Сегодня у вых. из м. площ. Фест. 20.30?»
Погруженный в средневековые манускрипты в читальном зале Исторической библиотеки, Сильвен сначала подумал, что кто-то ошибся номером. Но таинственный абонент продолжал настаивать. Десять минут спустя сигнал мобильника снова прорезал глубокую тишину читального зала (в качестве сигнала Сильвен записал смех белых обезьян — к величайшему раздражению завсегдатаев библиотеки).
«Сильвен, мне нужен ответ».
Нет, это была не ошибка…
Заинтригованный и одновременно смущенный (почти двадцать человек возмущенно смотрели на него, словно хищники, которых оторвали от еды), он набрал: «Кто вы?» Ответ пришел мгновенно: «Не догадался, ангел мой?»
Все еще не понимая, он колебался между двумя версиями: ошибка и розыгрыш. Но это знакомое с детства выражение наконец пробилось к его сознанию, окутанному тайнами древнего Парижа (он готовил очередную лекцию о дохристианской Лютеции).
«Ангел мой, ангел мой…» — недоверчиво повторил он про себя. И тут в его памяти зазвучал другой голос, произносящий эти слова, — голос единственной девушки на свете, которая так его называла… «Габриэлла?» — лихорадочно набрал он.
Ответ был: «Сегодня вечером».
Остаток этого апрельского дня Сильвен уже не способен был ни работать, ни вообще на чем-либо сосредоточиться. В конце концов, оставив книги на столе, он подошел к библиотекарше и прошептал:
— Полина, не трогайте там ничего, я завтра вернусь…
И быстро вышел.
— Он что, заболел? — удивленно пробормотала старая крыса, перебирающая карточки за стойкой из смолистой сосны.
Нет, напротив, молодой (и весьма привлекательный) профессор Массон весьма взбодрился после получения сегодняшней эсэмэски.
Даже не просто взбодрился — он был как наэлектризованный.
«Габриэлла», — повторял он про себя, шагая по парижскому асфальту в легких спортивных туфлях: ему не хотелось возвращаться домой. Только ходьба его немного успокаивала. Покинув Историческую библиотеку, он пересек площадь Вогезов, площадь Бастилии, дошел до Лионского вокзала, свернул к площади Нации и дошел до Венсенского леса, где оказался неспособен не только присесть на скамейку, но даже хоть немного замедлить шаг. Голова у него шла кругом. Габриэлла вернулась? Невероятно! Откуда же она вынырнула, как кролик из шляпы фокусника, после девяти лет молчания? Какой была жизнь Габриэллы с тех пор, как он, спустя несколько недель после отъезда подруги, получил от нее письмо, в котором она умоляла его не сердиться на нее и больше ее не искать. «Теперь я должна жить своей собственной жизнью».
Любой другой на его месте перевернул бы небо и землю, чтобы найти Габриэллу, но Сильвен уважал ее решение. Ее письмо потрясло его до глубины души, притом что оно вовсе не было резким или обвиняющим. В нем лишь было сказано: «Я предпочитаю, чтобы ты запомнил меня как свою Габриэллу времен нашего детства, а не как ту женщину, в которую я постепенно и неизбежно превращаюсь — самую обычную, заурядную, ничем не отличающуюся от других. Я меняюсь, Сильвен, и не хочу, чтобы ты от этого страдал».
Но он все равно страдал. Мучительно страдал! Лишь восхищение Габриэллой немного смягчало его боль. Какой мудрой она оказалась для своих двадцати лет! Было ли это сознательным саморазрушением? Но даже если так — он слишком сильно ее любил, чтобы не выполнить ее прощальную просьбу — сохранить ее образ лишь в окружении детских воспоминаний…
Для Любена это оказался гораздо более сильный удар. Смотритель зоопарка уже стоял на пороге старости, и отъезд Габриэллы сделал его еще более желчным, раздражительным и нелюдимым. Они с Сильвеном стали единственным утешением друг для друга.
«А что, если это он меня разыгрывает?» — думал Сильвен во время своей нескончаемой прогулки по Венсенскому лесу. Но потом отверг эту мысль: «Да нет, Любен никогда не стал бы шутить на эту тему! Для него Габриэлла — это святое!»
Но все-таки он ничего не сказал Любену.
Наконец долгожданный момент настал…
Поднявшись по бесконечному эскалатору и выйдя из метро на станции «Площадь Фестивалей», расположенной на вершине Бельвилльского холма, в самой высокой точке восточного Парижа, Сильвен начал оглядываться по сторонам в поисках Габриэллы, но ее не было видно. Уже стемнело, и в скудном освещении, горевшем над площадью, — ее название звучало почти насмешкой с тех пор, как ее окружили безликие многоквартирные дома, — нельзя было различить лиц. Последние прохожие с портфелями, папками или хозяйственными сумками спешили домой, чтобы как можно быстрее приняться за ужин… Габриэллы не было.
Сделав три круга по площади, молодой мужчина наконец сел на скамейку напротив выхода из метро. Ожидание длилось уже добрых полчаса. Завидев издалека очередной силуэт, движущийся по направлению к нему, Сильвен надеялся, что это наконец-то Габриэлла.
Когда миновало девять часов, он последний раз взглянул на дисплей мобильника. Ничего. «Значит, и правда кто-то подшутил…»
По правде говоря, он испытывал почти облегчение. Габриэлла исчезла из его жизни много лет назад, и теперь слишком долгий обратный путь пришлось бы им вместе проделать, слишком многое друг другу рассказать… К тому же он чувствовал себя уютно в своей нынешней комфортной рутине. За девять лет образ Габриэллы стал лишь драгоценной реликвией прошлого…
— Я так сильно изменилась?
Этот голос!.. Услышав его, Сильвен вздрогнул. Потом повернул голову.
Неужели она была тут с самого начала — эта женщина на другом конце скамейки?
— Я… я тебя не узнал… — пробормотал он, когда Габриэлла сняла с головы шарф. Ее волосы сияющим каскадом рассыпались по плечам — их блеск был заметен даже в темноте.
Сильвен смотрел на нее, не говоря ни слова.
Однако не время было молчать — им нужно было поговорить, объясниться, так много рассказать друг другу… Оказалось, что Габриэлла замужем, и, хотя детей у нее пока не было, ее жизнь сильно изменилась со времен Ботанического сада: она работала в магазине одежды, недалеко от площади Гамбетты. Новые заботы, новые друзья, новая жизнь…
— Но тогда… — нерешительно произнес Сильвен, боясь услышать ответ на свой вопрос, — почему же ты решила со мной встретиться?
— Мне тебя не хватало…
Даже если такое объяснение было искренним, от этого оно не стало менее жестоким. Однако Сильвен принял его, хотя оно и разбередило его раны. Это стало его внутренней заповедью — никогда не упрекать ее за исчезновение, никогда не просить ее позвонить Любену («Я только с тобой хотела встретиться, — сказала она ему почти сразу. — Так что ничего не говори об этом деду… и вообще никому!»)
