— Иногда, — негромко произносит она, — я думаю, что и тебе тоже на меня наплевать…
— Еще и обижаешься!.. Это я должна обижаться: из-за тебя я чуть не откусила себе язык! — говорю я, одновременно внимательно изучая план Парижа, который вынула из портфеля.
Я начинаю понимать.
— Это Ботанический сад, вход в него с улицы Бюффона… Вот эти здания — корпуса Музея естественной истории… Недалеко от них зоопарк. Я туда часто хожу — посмотреть на белых обезьян и на пресмыкающихся… А этот старикашка — скорее всего…
Я поднимаю голову и обнаруживаю, что Мюгетт уже нет рядом. Потом слышу ее смех у себя за спиной.
Я оборачиваюсь, и во мне мгновенно вскипает гнев.
— А ты как здесь оказался?!
— О! Кажется, гномиха злится…
— Не называй ее так! — фыркает Мюгетт и с явным удовольствием прижимается к молодому человеку.
Я готова ее убить.
— Это ты его позвала?
Чтобы замаскировать смущение, Мюгетт прячется за плечом молодого человека. Вместо нее отвечает он:
— Я пришел за ней, потому что мы собрались в кино. Начало — в два. А потом надо успеть на лекцию по философии — в четыре.
— Но я-то думала, что мы с тобой весь день… — говорю я, обращаясь к Мюгетт, но она меня уже не слышит.
— Ну что, пошли? — говорит молодой человек и берет ее за руку.
Моя подруга колеблется, в замешательстве смотрит на меня, но в конце концов следует за молодым человеком. Потом оборачивается ко мне и говорит:
— Может быть, встретимся снова после моей Лекции по философии?..
Я ничего не отвечаю. Я в ярости.
Бартелеми! Бартелеми Деэн! Я знала, что Мюгетт встречается с этим тупицей из нашего класса, но чтобы притащить его сюда, а потом вместе с ним уйти! В тот самый момент, когда она мне так нужна!.. И еще небось все ему разболтала!.
Я чувствую себя преданной. И все это — ради обжиманий со смазливым типчиком!.. Какое убожество!.. И она еще что-то говорила о рабстве!.. Телесное рабство — что может быть отвратительнее?
Я так взбешена, что даже не сразу чувствую чью-то руку на своем плече.
— Опять ты!
Я поднимаю голову:
— Да, представьте себе, комиссар: опять я…
Глава 21
Усевшись на стену верхом, Сильвен протянул руку Габриэлле.
— Давай, залезай! — прошептал он. — Только тихо — охраны тут в десять раз больше, чем раньше!
Он почувствовал, как тонкие сильные пальцы Габриэллы сжали его руку, — и в следующий миг она уже сидела рядом с ним на гребне стены.
— Боже мой! — выдохнула она, взглянув на темные массивы деревьев.
Густой бесконечный лес утопал в ночном сумраке.
Габриэлла подняла глаза к черному небу, потом прерывистым шепотом произнесла:
— Это даже сильнее впечатляет, когда нет луны…
Сильвен довольно улыбнулся. Габриэллу можно было понять: вид был действительно фантастический. Узорчатые тени ветвей, переплетающиеся с четко очерченными тенями крестов; темные массивы низкого густого кустарника; черные, темно-серые, темно-зеленые оттенки; приглушенные звуки; почти абсолютная тишина…
Переводя взгляд с владений мертвецов на городские улицы, лежавшие по другую сторону стены, Сильвен спрашивал себя: где же настоящий, реальный мир? Начинался ли он с многоквартирных домов на улице Гамбетты, электрических фонарей, полицейского, дремлющего на скамейке?.. Или же с густых древесных зарослей по ту сторону стены?..
— Шестьсот тысяч трупов, — притворно-зловещим тоном произнес он. — Четыреста сорок тысяч квадратных метров воспоминаний, сожалений, разлагающихся останков!..
Габриэлла созерцала тени деревьев с видом гурмана, изучающего накрытый праздничный стол. Никогда еще слова Сильвена не производили на нее такого сильного впечатления.
— Ну что, идем? — спросила она с детским воодушевлением.
— Идем!
И они спрыгнули со стены на землю кладбища Пер-Лашез.
Они целый час бродили по аллеям, почти не разговаривая.
Сильвену не нужно было ничего рассказывать — словно под воздействием какого-то импульса он просто слегка сжимал руку Габриэллы, и она сама все видела. Ночная темнота словно исчезала, все вокруг становилось отчетливым. Как будто наступил день… странный, ночной день. Некий предвечный свет заливал надгробные плиты, деревья, тропинки, придавая ночной вылазке молодого мужчины и молодой женщины совершенно фантастический оттенок.
Слева от них появилось необычное, похожее на древний менгир, надгробие Алана Кардека — отца современного спиритизма, окруженное восторженными пожилыми поклонницами в вуалетках, сдувавшими с него пылинки и втайне мечтавшими о том, чтобы когда-нибудь их собственные останки упокоились возле останков обожаемого мэтра. Слева — могила Джима Моррисона, на которой длинноволосые молодые люди обоего пола курили сигареты с марихуаной под музыку «Дорз».
Несмотря на то что сейчас Сильвен и Габриэлла были на кладбище одни, перед их глазами, словно воочию, мелькали картины прошедших эпох.
Фантазия? Реальность? Столько легенд витало в бесконечных аллеях этого города мертвых… Сколько слухов циркулировало вокруг этого холма, превращенного в некрополь в самом начале девятнадцатого столетия — когда были снесены триста парижских кладбищ, а их обитатели «переселены»…
— Мертвые Парижа… — прошептал Сильвен.
Он и Габриэлла шли среди могил — словно Поль и Виржини или все те бессчетные пары легендарных возлюбленных, о чьих приключениях они прежде с таким восторгом читали в своем тайном убежище — Ботаническом саду.
Вокруг них не было ничего, кроме потрескавшихся надгробных камней и покосившихся крестов, наполовину утонувших в прелых прошлогодних листьях и поросших мхом. Растущие вокруг тисы и кипарисы, словно стремясь безраздельно завладеть некрополем, вонзали корни в мрамор и камень.
— Ничего не изменилось, — сказала Габриэлла, слегка запыхавшаяся, словно марафонский бегун после долгой дистанции.
Сильвен тоже перевел дыхание, не способный что-либо произнести — как будто голос его застыл, очарованный царящей вокруг гармонией.
Словно опьяневший, он позволил Габриэлле вести себя. Пусть ненадолго, но он по-настоящему заново обрел юность, забыв обо всем остальном. Однако теперь он снова спустился с небес на землю и осмотрел окрестности пронзающими темноту глазами.
«Настоящий взгляд зверя», — подумала Габриэлла с нежностью, беря Сильвена за руку.
— Ангел мой, я так счастлива…
Сильвен ничего не ответил на это признание, по-прежнему словно загипнотизированный. Какая-то часть его сознания воспринимала присутствие этой нежно льнувшей к нему женщины. Но другая на нее больше не обращала внимания, сосредоточившись на слабом шорохе в ветвях тиса у них над головой: там возилась во сне какая-то птица.
