Сильвен немного нервным жестом отбросил со лба прядь волос, потом провел ладонью по волосам Габриэллы. Он чувствовал, как бьется ее сердце. Оба их сердца…
— О, мой Сильвен, увези меня куда-нибудь…
Она прижималась к нему, словно маленький зверек. В одно мгновение все стало очевидным: их близость, их тайное сообщничество… Вселенная вокруг них готова была вот-вот обрушиться. Они будто стояли на самом краю мира…
— Увези меня в Ботанический сад, — прошептала Габриэлла, уткнувшись лицом в грудь Сильвена.
Он чувствовал ее теплое прерывистое дыхание. Впивал тонкий, чуть терпкий аромат ее тела — он всегда воспламенял его, отождествляясь с теми редкими моментами, когда она нарушала запретную дистанцию, — смешанный с легким запахом ее духов («Аллюр» от Шанель), которыми она пользовалась с четырнадцати лет.
«Она тоже все вспоминает, — подумал он. — Запахи, звуки, вкусы… Все это возвращается, как ненадолго прерванный сон…»
Эта мысль была не вполне свободна от жестокости: Сильвен знал, как болезненны и разрушительны такие воспоминания и каким мучительным потом бывает отрезвление. Всего несколько часов спустя Габриэлле придется вернуться в Бельвилль — в многоэтажный дом, в свою типовую квартиру, в свою обычную мещанскую повседневность… И у нее, как в поговорке, не останется ничего, кроме глаз, чтобы плакать…
«Но она ведь этого и хотела…»
Как и прежде, эти прогулки пробуждали в Габриэлле физическую чувственность. Ей нужен был Сильвен — его тело, его руки, его губы… Ей нужно было все то, чего она так боялась, когда приходила в себя. Все то, пленницей чего она себя ощущала. Все, что заставило ее в конце концов убежать и выйти замуж за другого человека…
Однако в этот вечер, в эту ночь она чувствовала, как остро ей всего этого недоставало…
— Сильвен, все эти годы без тебя…
Он по-прежнему никак не реагировал. Не для того ли, чтобы вывести его из оцепенения, она все сильнее к нему прижималась?.. Ее лицо почти касалось его лица. Все было идеально… даже лучше, чем во времена их детства: к былой чистоте примешивался нежный яд ностальгии…
Сильвен был полностью погружен в свои грезы, но для Габриэллы в этот момент все предстало более чем очевидным: сейчас они должны стать близки. Она должна принадлежать ему — этой ночью или никогда. Это их последний шанс.
Но когда она прижалась губами к губам Сильвена, тот вздрогнул.
Тишину прорезал скрежещущий адский хохот.
Этот неожиданный звук разрушил их иллюзорный мир в один момент.
Карточный домик рухнул.
Сильвен, как внезапно разбуженный лунатик, оглядывался по сторонам, ничего не понимая. Это ночное кладбище; эта женщина рядом с ним — его детская любовь, которая совсем недавно смотрела на него с такой недетской страстью… Мрачное пробуждение!
— Это… это мой мобильник, — пробормотал он, лихорадочно обшаривая карманы куртки.
Но Габриэлла отстранилась, понимая, что уже поздно…
Сильвен не успел ответить на звонок. Посмотрев на номер вызывающего абонента, он пробормотал:
— Это мать… — Затем побледнел и добавил: — Я… мне нужно ехать…
Габриэлла отступила назад, растворяясь в ночи:
— Понимаю…
Какая печаль была в ее взгляде! Казалось, вся жизнь ушла из нее за эти несколько мгновений. По лицу ее было видно, что она навсегда прощается с юностью.
Но Сильвен даже не отдавал себе отчета в том, что оставляет ее одну. Он не видел, как она удаляется, исчезая между крестов и надгробий.
Он думал совершенно о другом.
О сообщении, полученном от матери.
Перелезая через южную стену кладбища, он машинально повторял его про себя:
«Сильвен, приезжай скорее! Это невероятно! Белые обезьяны вернулись!»
Пятница, 17 мая, 13.06
— Ну и чего ты таскаешься за мной по пятам?
— Эта улица — не ваши частные владения, комиссар.
В одно мгновение я забываю о предательстве Мюгетт. Вот что мне нужно для улучшения настроения — небольшая дуэль!
Паразиа приходит в еще большее раздражение от моей наглости.
— Как ты узнала, что я здесь?
— Список адресов, где пропали дети, я услышала, комиссар, у вас на работе — на Орфевр, тридцать шесть, сегодня утром. Так получилось, что я прибыла по одному из них одновременно с вами.
Паразиа хмурится:
— Счастливое совпадение, значит?..
Я широко улыбаюсь:
— Ну, вы сами это сказали…
Паразиа внимательно смотрит по сторонам, обводит глазами «джунгли» за бетонной стеной.
К нам подходит полицейский.
— Ну что, патрон? — обращается он к Паразиа и в этот момент узнает меня: — Смотрите-ка, а не эту пигалицу мы видели вчера вечером, в «Королеве Бланш»? Ты что тут делаешь?
Паразиа отвечает вместо меня:
— Нечего ей тут делать.
— Хотите, чтобы я забрал ее, патрон?
Комиссар отрицательно качает головой:
— Нет, мне надо кое о чем ее спросить.
Он выводит меня из тупика.
Прямо в лицо мне брызжет яркое солнце.
— Кажется, ты разговаривала с матерью одного из похищенных детей, Омара Отокорэ? Консьержка из их дома сказала об этом одному из моих людей. Наверняка она тебе наговорила всяких бредней с три короба!
— Называйте как хотите…
Комиссар уже размыкает губы, намереваясь что-то сказать, как вдруг к нам подбегают несколько полицейских. Они в панике.
— Комиссар! Скорее!..
— Ну что там? — спрашивает с досадой Паразиа.
— На набережной еще одно нападение!.. Как сегодня утром… Из воды…
Комиссар бледнеет:
— Вообще-то такие случаи — не наше дело…
— Все силы стянуты в тот квартал! Подозревают, что мы имеем дело с хищным зверем… ни один человек такого не сделал бы… Тело жертвы все обглодано…
Паразиа торопливо направляется к своей машине. Напоследок обернувшись ко мне, резко взмахивает рукой:
— Иди домой! Видишь, что творится…
Глава 22
— Вы сказали Ботанический сад? — недоверчиво переспросил таксист. — А вы знаете, что сейчас он закрыт? Четыре часа утра…
— Да-да, — рассеянно ответил Сильвен.
«Надо же, выбирая между Габриэллой и белыми обезьянами, я не колебался ни минуты, — с некоторой горечью констатировал он, пока такси, чудом найденное на улице Гамбетты, увозило его все дальше от кладбища Пер-Лашез. — Как всегда: бегу к матери по первому свистку…»
