И снова, в который раз за вечер, он испытал удовлетворение (к которому, правда, примешивалось легкое чувство вины), видя растерянность матери. Жервеза явно пыталась найти какой-то выход из положения, но безуспешно.
— Ты говорил, тебе снились кошмары? — неожиданно спросила она. — Что за кошмары?
«Да, точно, хочет сменить тему. Но надо гнуть свою линию. Я знаю, как вернуть ее на прежние позиции».
— Ну, я точно не помню, — ответил он притворно-равнодушным тоном. — Все было так туманно…
Жервеза взяла бутылку с вином и наполнила бокал сына почти до краев.
— Не хочешь ли мне рассказать?
Сильвен поднес бокал к губам. Надо было действовать наверняка.
— Ну, ты же знаешь: мне часто являются одни и те же образы…
Жервеза слегка приподняла одну бровь:
— Какие, например?
Взгляд Сильвена посуровел.
— Воспоминания детства…
Жервеза резко отшатнулась. Носком туфли она задела ножку стола, и он вздрогнул, так что немного вина выплеснулось из бокала на скатерть.
«Сработало!» — подумал Сильвен.
— Хочешь что-то у меня узнать? Задать мне какие-то вопросы?
«Да, узнать, кто я на самом деле».
— Что?! — Жервеза вздрогнула.
Неужели он сказал это вслух? Сильвен пришел в смятение, но в то же время чувствовал, что мать взволнована гораздо сильнее, чем он.
С ее лица исчезли все краски.
— Я… я…
Отступать было поздно.
— Сегодня утром я слышал ваш разговор с Любеном в виварии…
Жервеза, казалось, была не слишком удивлена, услышав эти слова. Однако на ее лице читались растерянность и отчаяние, и это слегка поколебало решимость Сильвена. Но, в конце концов, разве не за тем мать сегодня его сюда пригласила, чтобы сообщить нечто, доселе ему неизвестное?
— Ты должна мне сказать, мама… Что происходит?
Жервеза сжала руку сына в ладонях. Теперь наконец выражение ее лица было совершенно искренним, несмотря на непривычную суровость взгляда.
— Сильвен, — произнесла она, — что бы я тебе ни сказала, что бы потом ни случилось, ты всегда будешь моим сыном. Ты понимаешь?
О чем она? Сильвен чувствовал, что весь дрожит, как в лихорадке.
— Объясни же мне наконец, — проговорил он, и собственный голос показался ему замогильным.
В ресторане стояла полная тишина. Ив сидел за стойкой, погруженный в какие-то счета. Никого из персонала вообще не было видно — видимо, все уже ушли.
Снаружи, перед огромным окном-витриной, из стороны в сторону расхаживал полицейский. Вот рядом с ним появилась какая-то маленькая тень; судя по всему, кто-то желал попасть в ресторан, но полицейский загородил вход.
Сильвен сидел не шелохнувшись. Жервеза пристально смотрела на него, как будто хотела что-то прочитать по выражению его лица.
— Ты прав, — наконец сказала она, поднимаясь, — ты имеешь право знать. И мы все должны знать…
— Знать что? — спросил он, но даже два этих коротких слова дались ему с трудом.
Мать взяла его за руку и потянула за собой к выходу.
— Сегодня я покажу тебе… картины, — вполголоса сказала она, глядя на луну, восходящую над сквером Рене Ле Галла.
«Картины…» Сильвен невольно вздрогнул.
Во рту у него пересохло, вдоль позвоночника пробежал холодок. Перед глазами заплясали искры.
«Ну да, картины, — произнес он мысленно, стараясь не обнаружить своего волнения. — Странно, что я о них даже не подумал…»
Но он изо всех сил постарался изобразить неведение, спросив:
— Какие картины?
Хранительница музея уже отдалилась от него на пару метров. Ее разноцветный шарф цеплялся за стволы росших вдоль тротуара деревьев.
— Не спрашивай меня больше ни о чем, Сильвен, — негромко произнесла она, обернувшись. — Просто раскрой глаза пошире и смотри. Эту ночь ты запомнишь на всю жизнь.
Пятница, 17 мая, 22.20
Сил моих больше нет смотреть эту запись! Вот уже в пятый раз я наблюдаю за похищением Пьера Шовье из «Замка королевы Бланш»!
Паразиа совершил ошибку: хотя белый силуэт выглядит довольно расплывчатым, комиссар совершенно напрасно обвинил меня в создании фальшивки. Это во-первых. А во-вторых, этот бледный призрак, хватающий ребенка и словно растворяющийся вместе с ним в ночи, ничуть не похож ни на Протея Маркомира, ни на одного из наиболее близких его приверженцев. Скорее можно предположить, что это подросток… Но какому подростку придет в голову похищать младенца? Пятерых младенцев?!
Битый час я прокручиваю запись снова и снова. Все происходит очень быстро. Кадры мелькают, словно в немом кино. При этом видно, что все жесты похитителя — четкие и великолепно скоординированные. Кто мог бы продемонстрировать такую ловкость и гибкость? Разве что спортсмен высокого класса. Комиссару Паразиа следовало бы поискать подозреваемых не в секте Маркомира, а на стадионе!
Внезапно мне приходит в голову одна мысль, и я нажимаю на клавишу «пауза».
Расплывчатый силуэт на экране застывает у окна с младенцем на руках.
Несмотря на темноту и неважное качество изображения (в инфракрасном свете), я могу видеть глаза маленького Пьера Шовье и замечаю, что в них нет ни малейшего испуга. Малыш выглядит спокойным, кажется, даже довольным.
Но не это привлекает мое внимание больше всего.
Окно, через которое похититель проник в комнату. И надо же, я даже не догадалась проверить!. Какая идиотка!
«Хотя, конечно, копы уже сто раз там все осмотрели, — говорю я себе, спускаясь во двор. — Но все равно, я должна сама убедиться…»
На улице по-прежнему тепло. Странно — луны нет, зато все небо усыпано звездами, которых, кажется, я никогда еще не видела отсюда так хорошо. В сумерках видны очертания «Замка королевы Бланш»: здание похоже сейчас на огромный призрачный корабль. Еще не очень поздно, но складывается впечатление, что все жильцы уже спят. Лишь одно окно светится — у месье Уэрво. Сам он ходит из угла в угол — я вижу в окне его силуэт; видимо, месье Уэрво погружен в воспоминания о прошлом. Но все остальное — сонное царство. Кажется, будто я вдруг оказалась где-то далеко от Парижа. Знакомый мир исчез, словно провалился в другое измерение.
Когда я оказываюсь под окнами квартиры Шовье и останавливаюсь под окном детской, происходит нечто неожиданное: луна, как будто она только и ждала этого момента, выходит из-за облаков — огромная и круглая, как в театре. Свет ее, на фоне которого меркнут звезды, заливает двор и стену здания, возле которой я стою. Подняв голову, я вздрагиваю.
Отпечатки!